В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

15 апреля. Чем дальше подвигаемся к северу, тем более пересеченной становится местность. Мы достигли небольшого горного озера Басык-куль с глубоко и причудливо изрезанными линиями берегов. Середина озера была покрыта мягким, пористым льдом, но ближе к берегам стояла открытая вода, чистая, прозрачная и пресная. Недалеко от озера виднелась на одном уровне с почвой окруженная каменной стеной гнейсовая плита с древней китайской надписью. Поблизости же возвышались еще две отдельные глыбы гнейса, со стертыми ледниковым льдом боками. На одной из них были заметны следы подобной же надписи, которая была почти стерта ветром и песком. Место это называется Тамга-таш, или Камень-печать.

С холма открылся вид на Малый Кара-куль, красивое горное озеро, окруженное доходящими до облаков горами отливающее голубыми и зелеными тонами. Только около южного берега была полоса тонкого льда. По озеру ходили волны с белыми гребешками, и на берегу нас встретил настоящий «бриз», чистый, свежий, морской ветер; волны звонко и мерно ударялись о берег.

Тропинка шла совсем близко от озера, отделяясь от него местами только низкими округленными холмами, остатками старых морен, как я констатировал в следующее посещение. Тогда, впрочем, я и не подозревал, что опять вернусь к этому озеру и что берега эти так мне полюбятся.

В некоторых местах скалы вдаются в озеро, и мы иной раз порядочные концы ехали то по воде, то по косогору, образовавшемуся из осыпавшегося щебня и камней. К югу от озера открывалась широкая долина реки Су-баши, где паслись большие стада косматых яков. Ветер перешел в настоящий ураган, густые облака пыли и песку и даже самого мелкого щебня летели нам прямо в лицо, так что время от времени приходилось останавливаться и повертывать ветру спину. Во дворе крепости Су-баши как раз происходил осмотр только что доставленного продовольствия. Нас встретил внушительного вида всадник, начальник киргизов Су-баши, бек Тогдасын. Он принял нас приветливо и проводил меня в свою большую и прекрасно убранную юрту. Со временем он сделался одним из лучших моих азиатских друзей.

Как только мы разобрались в кибитке, явились с визитом все местные киргизы, а с ними и крепостные солдаты (между ними много дунган), и прием гостей продолжался без перерыва весь вечер. Кроме того, ко мне явились больные из окрестностей с просьбой о лекарствах. Одна древняя старуха страдала кокандской болезнью, другой пациент жаловался на зубную боль, у третьего болел нос, а один солдат-дунган жаловался, что у него всякий раз, как подует ветер, болит живот, и т. п. Все получили по небольшой дозе хинина, так как чем горче лекарство, тем более оно внушает к себе доверия в азиате; вообще главную роль играет воображение.

На следующий день мы пригласили «на чай» знатнейших киргизов аула и нескольких китайских солдат. Вечером же я угощал ликером и игрой на небольшой шарманке самого бека Тогдасына, и этот почтенный человек пришел в неописанный восторг и стал клятвенно утверждать, что чувствует себя помолодевшим на двадцать лет и что не веселился так со времен владычества над Кашгаром великого Якуб-бека.

Он припомнил, что турецкий султан несколько десятков лет тому назад прислал последнему большую шарманку.

Занятый мыслью о предстоящей экспедиции на Мустаг-ату, я еще с самой долины Алая все выспрашивал на этот счет киргизов. Все в один голос говорили, что подъем туда невозможен: отвесные скаты и обрывы загромождают дорогу повсюду, бока гор одеты твердым, как сталь, льдом, и бури, которые одни только и хозяйничают в этой области, сметут нас, как песчинку, если мы осмелимся пойти на «великана».

Мустаг-ата считается священной горой. Киргизы становятся на колени и творят молитву, когда проезжают мимо или еще только завидят ее издали. Там покоятся 72 святых; уверяют даже, что гора эта громадный «мазар», или святая могила, в которой между другими лежат и Моисей и Али. Последний, почувствовав приближение смерти, предсказал окружающим, что, когда жизнь покинет его, с неба явится белый верблюд и унесет его тело. Действительно, по смерти святого мужа явился белый верблюд, взял его на спину и поспешил на Мустаг-ату. В то, что там почивает и Моисей, киргизы также верят незыблемо и нередко даже называют гору Хазрет-и-Муза, т.е. «святой Моисей».

В Су-баши киргизы рассказывали, что одному старому «ишану» удалось много веков тому назад взойти на гору. Он нашел там озеро и речку, на берегу которой пасся белый верблюд. Был там и сад, в котором росла в изобилии слива и расхаживали старые люди в белых одеждах. Ишан вкусил плодов от одного сливового дерева, и тогда один из старцев подошел к нему и сказал, что счастлив он, не пренебрегши плодами, — иначе и он, как другие, был бы обречен вечно оставаться на горе. Затем его взял к себе на седло всадник на белой лошади и спустился с ним по обрывам. Когда ишан вернулся к себе, у него осталось только смутное воспоминание о том, что было с ним.