В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

Дао-тай встретил меня у первых ворот и, улыбаясь, повел в приемную залу, где мы уселись друг против друга за маленький четырехугольный деревянный стол и принялись пить чай и курить из серебряных трубок. У ворот стояли на страже солдаты с длинными алебардами. Важные чиновники с тщательно заплетенными косами и желтыми физиономиями, тоже с шариками на черных шелковых шапочках, стояли, точно статуи, по стенам залы и все время рта не раскрывали. Чтобы не отстать от дао-тая, разряженного согласно своему достоинству, я облекся в черную пару и явился в сопровождении казаков на белом как снег коне.

Битых два часа длился разговор, являвшийся, собственно говоря, состязанием в искусстве говорить друг другу любезности. Когда я на вопрос хозяина, как понравился мне его чай, ответил единственным китайским словом, которое знал: «Хао» (хорошо), он всплеснул руками и сказал: «Что за ученый человек наш гость!» Зато когда он затем сообщил мне, что воды Тарима, впадающего в Лобнор, через несколько тысяч «ли» снова выходят на свет Божий, чтобы образовать Хуанхэ, я отплатил ему восклицанием: «Как ваше превосходительство учены, все знаете!»

Но пришлось ему выслушать и немножко правды. Я напрямик высказал ему свое удивление, что, несмотря на имеющийся у меня китайский паспорт и рекомендательное письмо, я был так дурно принят в первом же китайском пункте, куда прибыл, в Булюн-куле, и прибавил, что буду жаловаться высшим властям; физиономия важного китайца сразу омрачилась, и он стал упрашивать меня не подымать истории, обещаясь лично пробрать Джан-дарына. Я обещал на этот раз не жаловаться, чего, конечно, в сущности, и не намеревался делать, а сказал это ради того лишь, чтобы поддержать свой престиж: в обхождении с китайцами вообще надо быть твердым и неуступчивым, иначе они же над вами посмеются.

В заключение он напомнил мне, что в Кашгаре два начальника: один он, а другой русский генеральный консул (о котором мусульмане говорят, что он истинный преемник хана Джагатая). Так как я по прибытии поселился у второго, то теперь справедливость требовала, чтобы я оказал ту же честь и ему, дао-таю. Но я только поблагодарил за такую честь.

Шань, дао-тай Кашгарский

На другой день дао-тай явился отдать мне визит с чисто азиатской пышностью и блеском. Сначала ехал герольд и через каждые пять минут бил в огромный гонг, за ним ехали всадники, вооруженные копьями и кинжалами, которыми они и угощали каждого, кто не сторонился немедленно перед таким важным господином. Сам последний ехал в небольшом, крытом, на двух высоких колесах экипаже с тремя окнами; над впряженным в экипаж мулом возвышался, для защиты от солнца, укрепленный на оглоблях балдахин. Экипаж окружали люди, несшие огромные зонтики и желтые флаги с черными письменами. Поезд замыкали солдаты в самых фантастических мундирах, ехавшие на прекрасных белых лошадях.

Не могу покончить с моими желтолицыми друзьями в Кашгаре, не упомянув о китайском обеде, которого никогда не забуду. Я едва успел опомниться от такого обеда у цзянь-далоя (нечто вроде бургомистра), как был со всем консульством приглашен на парадный обед к дао-таю.

Существуют рассказы о боге классической древности, пожравшем собственного сына, о тролле Зохаке, который съедал в день по паре человечьих мозгов, об африканских дикарях, приглашающих миссионеров на обед, на котором гости сами попадают в котел, и о разных обжорах, глотающих одним духом разбитые бутылки, раскрытые перочинные ножи и старые сапоги. Но что все это в сравнении с китайским обедом, за которым подают до 46 блюд из самых удивительных продуктов растительного и животного царства, какие только можно представить себе! Копченая ветчина в сахаре не может быть особенно вкусной, не говоря уже о многом другом.

Приглашение на обед — маленькая карточка, посылаемая китайцами гостям задень, за два в огромном конверте; если гость принимает приглашение, он оставляет карточку у себя, если нет, отсылает ее обратно. Если к обеду звали в 12 часов, то нельзя являться раньше двух, иначе застанешь весь дом спящим и не найдешь ни гостей, ни поваров, ни обеденного стола. Когда у хозяев все готово, другой слуга обходит гостей с визитной карточкой хозяина, являющейся в данном случае сигналом, означающим: «Ну, теперь можете потихоньку одеваться».

Наше шествие вышло поистине блестящим. Во главе ехал аксакал из проживающих в Кашгаре русских купцов — сарт, одетый в красный бархатный халат; вся грудь была увешана русскими золотыми медалями. Затем ехал казак с шелковым флагом консульства из красных и белых полос с маленьким косым крестом в углу. За ним следовали в коляске консул Петровский и я в сопровождении двух офицеров и Адама Игнатьевича в его длинном белом балахоне, с четками и крестом на шее. Замыкали поезд двенадцать казаков, одетых в белые парадные мундиры и ехавших на горячих конях.