В сердце и в памяти

Вражеская колонна подошла к ручью, ее встретила наша артиллерия. Немцы заметались по полю. Но вот паника улеглась, и они ответили сильным плотным огнем, особенно по деревне Погост. Несколько раз налетала авиация.

Все попытки гитлеровцев сбить нас не имели успеха. Но настало время, когда наши батареи уже не могли вступать в дуэль с артиллеристами противника, а только изредка посылали одиночные снаряды по его боевым порядкам. Бензина осталось ровно столько, чтобы поджечь свои машины. А из винтовок и автоматов стреляли лишь прицельно, когда была уверенность, что обязательно попадешь в этого проклятого фашиста, которому удалось-таки обложить тебя со всех сторон.

В каком мы положении, поняли и немцы. И на нас обрушивается настоящий шквал снарядов и мин. В ответ — ни выстрела. А может, только я не слышу? Лежу на дне окопа, не в силах пошевелить даже рукой. В крови шея, гудит голова… Надо мной склоняется боец, помогает сесть, отряхивает гимнастерку от земли. Готовится перебинтовать меня. Различаю отдельные звуки — встревоженные голоса у наших окопов и со стороны противника — глухой топот множества ног. Поднимаюсь в окопе. Боец пробует остановить меня, но так и замирает с зажатым в руке индивидуальным пакетом.

— Что это? — спрашивает, и голос его дрожит.

— Это? — переспрашиваю я, не в силах оторвать взгляда от надвигающейся на нас молчаливой серой стены. — Смотрел кино «Чапаев», видел, как беляки шли без единого выстрела — в психическую атаку? Вот в такую же атаку идут и эти…

Идут смело, нагло. Пусть у нас нет патронов. Но есть штыки и приклады. Мы постоим за себя. Хватаю свой автомат, выбираюсь из окопа. Боец с винтовкой — за мной.

— Товарищи! — кричу. — Идем на прорыв! В рукопашную!

Эти слова передают по цепочке, по всей линии окопов.

Уже можно различать лица вражеских солдат и офицеров. Выбираю для себя цель — высокого тощего офицера. Лихорадочно решаю, куда ударить прикладом автомата — в плечо, по голове?

Но до рукопашной не суждено было дойти. У немцев не выдержали нервы, и они открыли огонь. Горячим полоснуло по животу, потом ударило в левую ногу. Падая, потерял сознание.

…Спустя несколько месяцев в штабе Брянского фронта состоялась у меня короткая встреча с генералом Пархоменко. Обстановка была сложной. Феофан Агапович очень спешил, но успел все же рассказать, что от немногих пробившихся к своим курсантов он узнал: капитан Воробьев погиб у деревни Погост. «Так ты и числишься в дивизии погибшим», — сказал.

А спасли меня местные жители. Ночью перетащили в деревню, несколько дней укрывали, потом разыскали в лесу остатки нашего военного госпиталя и перевезли туда. Но был я настолько плох, что врачам ничего не оставалось делать, как оставить меня в селе Малиновка, километрах в пятидесяти от Бобруйска, у лесника Демидовича.

ПОДВИГ ТИМОФЕЯ ДЕМИДОВИЧА

В который раз перечитываю материалы торжественного заседания Центрального Комитета КПСС, Верховного Совета СССР и Верховного Совета РСФСР, состоявшегося 21 декабря 1982 года. И каждый раз волнуюсь. Ведь своими глазами видел все, о чем говорил в докладе «Шестьдесят лет СССР» Ю. В. Андропов:

«Реальные качественные изменения, происшедшие за 60 лет в национальных отношениях, свидетельствуют о том, что национальный вопрос в том виде, в каком он был оставлен нам эксплуататорским строем, успешно решен, решен окончательно и бесповоротно. Впервые в истории многонациональный состав страны превратился из источника ее слабости в источник силы и процветания».

И вспоминается сорок первый. Белоруссия…

«Граждане сознательные белорусы! Выдавайте коммунистов, офицеров и евреев», — взывали оккупанты к местному населению. А нас, тяжелораненых советских солдат и офицеров, у Демидовича жило шестнадцать человек. Тимофей Никифорович и его жена Лукерья Родионовна делали все, чтобы поднять нас на ноги. Помогали им в этом врач Мария, жительница Бобруйска, и соседи Демидовичей — Анна Никитична Шрубова, медработник, и молодые парни Борис Демешко, Григорий Бабич. А обшивали и обстирывали лазарет Катя и Нина, старшие дочери лесника.