— Интересно… — огонь разлился по ее телу, по низу живота, и бедра выгнулись дугой ему навстречу, — …откуда она узнала.
У Коннора на уме были более важные вещи. Он и не пытался отвечать. Через короткое время Мэгги забыла обо всем, только шепотом повторяла имя Коннора.
По очереди они становились требовательными. По очереди сдавались. Обменивались поцелуями и ласками.
— Твои губы, — говорил он. — Вот здесь. — И тянул ее вниз.
— Дотронься до меня, — говорила она.
— Тут? — спрашивал он. Его пальцы поглаживали ее.
— Да, — шептала она. — Именно тут… о, и там тоже. Кожа ее была теплой и нежной. Сено поддавалось под ними. Котята выглядывали из-за стога и снова исчезали. Он поднял ее сорочку до бедер. Она раскрылась для него.
— Вот так? — спросил он. Она кивнула, глядя на него:
— Именно… так.
Столь туго натянутая струна удовольствия должна была лопнуть. Дыхание Мэгги стало частым, тело горячим. Сердце Коннора колотилось в груди. Их тела были влажными, когда они наконец оторвались друг от друга.
Мэгги провела пальцем вверх и вниз по его руке, когда он прижал ее к себе.
— Мне нравится, когда меня валяют, — сказала она.
— Я так и думал, что тебе понравится И она с улыбкой уснула.
Прошло пятнадцать дней, прежде чем Берил объявила, что Раштон выздоровел и может ехать. Пока он поправлялся, она ухаживала за ним сама, отвергая всякую помощь. Даже на Дансера произвела впечатление ее самоотверженность.
Теперь Берил улыбалась более легко, не рассчитанным движением губ, а открытой, веселой улыбкой, освещающей ее бледно-голубые глаза. Взгляд Раштона часто становился рассеянным, словно у человека, на которого неожиданно свалилось богатство, и он не в состоянии вполне осознать свое счастье. Он видел, как Коннор пересмеивается с Мэгги, и знал, что они оба радуются и изумляются тому, как он следит глазами за Берил, двигающейся по комнате, или долго смотрит ей вслед, когда та уходит. Из его черных глаз исчезло отстраненное выражение, морщины на лице разгладились, и снова проявилось поразительное сходство отца и сына.
Раштон много читал во время своего вынужденного затворничества. Он ворчал, что у раненого в постели не так уж много занятий. Его жена с удовольствием доказывала ему обратное.
Мэгги с удовольствием наблюдала, как Раштон беседует с Коннором, как они обмениваются мыслями о ранчо, о железной дороге и о… женщинах. Подслушав их рассуждения по этому последнему предмету, она улыбнулась и промолчала. Иногда хорошо представлять такую загадку для собственного мужа. Позднее она рассказала Берил о том, что услышала, и они вместе смеялись до колик в боку.
За несколько минут до отъезда Раштон поманил Берил в их спальню и закрыл дверь. Упакованные сундуки и чемоданы стояли повсюду, и Берил осторожно огибала их или перешагивала через них, прежде чем добралась до мужа. Он стоял у прикроватного столика с книгой в одной руке и с письмом в другой.
— Что у тебя там? — спросила она. Он подал ей письмо.
— Я уже собирался отнести эту книгу назад в кабинет Коннора. Я ее так и не прочел. Это выпало, когда я листал страницы. Ты видишь, что оно адресовано Мэгги.
Она взглянула на письмо:
— Из медицинского колледжа.
— Читай, — сказал Раштон. — Датировано апрелем прошлого года. Наверное, его сунули в книгу и забыли.
— Эта книга, вероятно, хранилась у ее сестры, а мы привезли ее сюда. Уверен, Коннор не видел этого письма.
Берил приложила палец к губам Раштона.
— Позволь мне прочесть, — сказала она, пробегая глазами письмо. Потом, пораженная, прочла внимательно еще раз:
С большим удовольствием принимаем вашу заявку на поступление в Медицинский колледж для женщин в Филадельфии. Исследовав более ста пятидесяти поданных заявок, комиссия по приему пришла к общему мнению, что вы — наиболее выдающаяся из всех кандидаток. Мы с радостью ждем возможности встретиться с вами и обсудить расписание ваших занятий и возможности устройства с жильем.
В письме далее расхваливались достижения Мэгги и ее решение избрать медицину своей профессией. Глаза Берил все время возвращались к первому предложению.
— Мэгги приняли, — тихо произнесла она, поднимая глаза на Раштона. — Это она им отказала, а не наоборот.
— Похоже на то.
— Кто об этом знает? Раштон покачал толстой:
— Думаю, только мы. Она ведь заставила поверить в противоположное всех, включай Коннора.
— Что же нам делать?
— Наверное, оставить все как есть. Это дело Мэгги. У нее были свои причины. — Одна из этих причин спала в кроватке в соседней комнате. Раштон взял у Берил письмо, сложил и сунул снова в переплетенный в кожу том «Анатомии Грея», где он его и нашел. — Достаточно уже вмешивались в ее жизнь. Ее отец… я…
— И я, — с сожалением произнесла Верил. И взяла у него книгу. — Позволь мне все обдумать.
— Берил. Я не хочу…
Она положила руку ему на плечо, привстала на цыпочки и поцеловала в щеку:
— На этот раз доверься мне, Раштон. Я не стану вмешиваться. Собственно, совсем наоборот.
Он всмотрелся в ее лицо. Ее глаза смотрели ясно, и совесть Раштона была чиста.