В сердце России

В такой день сентября мы ехали в Болдино. На высоком небе редкие светлые кучевые облачка. Как белые воздушные замки, плыли они в ясной лазури. Машина наша шла не спеша по ровному, гладкому шоссе. Из окна видно, как шагали назад поля, то черные, как вороново крыло, от взметов зяби, то покрытые нежной зеленью озими. Нескошенная трава обмякла, пожухла, но уцелевшие, тлеющие маковки клевера держали себя высоко и уверенно, и именно они бросались в глаза, хотя большинство было отгоревших, уже роняющих семена. Белыми звездочками по синему фону разбросаны ромашки. Росли они не стайкой, как летом, а поодиночке. Ни один из цветков не поворачивал головку за солнцем и не купался в его лучах. Среди сухих скошенных стеблей выделялись синенькие, желтенькие и фиолетовые бархатистые цветочки полевых анютиных глазок. Летом они были незаметны, скрытые от лучей солнца, в затенении росли медленно. Скосили пшеницу, открыли им доступ к свету, солнцу, и расцвели цветки. На жнивье прыгали суслики, веселились, иные выглядывали из нор. Один стоял на задних лапках, словно путевой обходчик, провожал нашу машину. Изредка с криком поднимались овсянки и, отлетев недалеко, опять садились на скошенное поле.

Чистая молодая озимь, большим резным пятном выделявшаяся на холме и далеко видная, набирала силу и словно подчеркивала, что все растущее вокруг нее старо, изношено и обречено. А вдали, позолоченный солнцем, неподвижно стоял лесок, как будто следил, чтобы поля далеко не убежали.

Я вглядывался в широкую прозрачную даль. Куда ни посмотришь, всюду поля, поля, перемежающиеся редкими рощами. Дорога то взбегала на пригорок, то уходила вниз. Мелькали названия населенных мест: Новая Слобода, Краловка, Малое Болдино…

ПРИЮТ ТРУДОВ И ВДОХНОВЕНЬЯ

И вот наконец наша машина, проделавшая от Горького путь в двести шестьдесят километров через Арзамас, замедлила ход, на взгорье появились кирпичные здания. Это районный центр Большое Болдино.

Священна вся наша родная земля. И все же есть на ней такие места, при упоминании о которых, и особенно при виде их, сильнее бьется сердце, крепче ощущается неразрывная наша связь со славой своего народа. Болдино известно тем, что сюда, в имение отца, приезжал А. С. Пушкин, и почти полгода жил он тут во «власти вдохновенья».

В окрестностях Болдина небо не подпирают высокие горы с белоснежными пиками, не бьет прибойно морская волна, нет здесь таежного леса, скалистых ущелий или серебристых каскадов, с бешеной скоростью ниспадающих с большой высоты. Тут нет глубоких стекловидных озер, поэтично сверкающих среди тихих лесистых берегов. Словом, вблизи Болдина и окрест нет ничего такого, что поражало бы своим видом. Пейзаж нижегородской вотчины Пушкиных заметно уступал пейзажу родового поместья Ганнибалов в Михайловском на псковской земле с его рекой Соротью, озерами, богатым парком и густым лесом. В Болдине степной ландшафт, кругом безлесная равнина, постепенно снижающаяся к руслу Пьяны. Равнина прорезана многочисленными оврагами и ложбинами, по которым текут чуть заметные речушки и лежат пруды. А лаз свободно охватывает большое пространство: от края до края горизонта тянутся поля. Лишь в низинах можно встретить рощицы из лиственных деревьев или купы кустарников. Болдинский пейзаж не поражает сразу. К нему надо присмотреться. Его надо понять, почувствовать. У него свой колорит, своя прелесть. Его красу ощутил Пушкин. Не потому ли стихотворение «Осень», одна из самых поэтических картин русской природы, написано поэтом под живым впечатлением болдинского пейзажа. «Пушкину не нужно было ездить в Италию за картинами прекрасной природы, — писал Белинский, — прекрасная природа была у него под рукой, здесь на Руси». Великий критик отмечал, что «для Пушкина… не было так называемой низкой природы; поэтому он не затруднялся никаким сравнением, никаким предлогом, брал первый попавшийся ему под руку, и все у него являлось поэтическим, а потому прекрасным и благородным».

В Болдине Пушкин был наедине с природой, которая своей неброской красотой не могла не тронуть душу поэта. Поэтому так восторженно выплеснулись из его сердца известные строки в письме из Болдина в Петербург к своему другу по издательским делам И. А. Плетневу: «Ах, мой милый! Что за прелесть здешняя деревня! Вообрази: степь да степь; соседей ни души, езди верхом сколько душе угодно; пиши дома сколько вздумается, никто не помешает. Уж я тебе наготовлю всячины, и прозы и стихов». Болдино, нижегородский уголок земли, было местом уединенных размышлений и творческого подъема поэта. Село неизменно влекло его. «Я сплю и вижу приехать в Болдино и там запереться», — писал Пушкин в одном из писем жене.