В сердце России

Но нет, раз в году, в пору цветения садов, его нарушает многолюдье пушкинского праздника. Сюда, на открытую поляну, в день рождения поэта приходят, приезжают, прилетают. Здесь собираются почитатели Пушкина. На импровизированной сцене читают его стихи, поют, танцуют и просто рассказывают и говорят о великом поэте. Это праздник литературы, поэзии, труда, славы и гения Пушкина. Каждому хочется отдать ему дань уважения и признательности: любовью за любовь — он шел к народу, а теперь народ идет к нему. Сбываются пророческие слова Тютчева: «Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет».

В Болдино я возвратился в тот час, когда сумерки стерли последнюю солнечную улыбку. Отсветы зари перемещались к северу. Розовые тона их блекли, становились зеленоватыми. В высоком темно-голубом небе вспыхивали все новые и новые звезды с льдистым алмазным отблеском.

КОГДА ПАДАЮТ ЛИСТЬЯ

Это погожее октябрьское утро я выбрал, чтобы уединиться и попрощаться с золотой осенью. Кто знает, сколько продержится солнечная погода. Сейчас она так изменчива. От дома-музея выхожу в парк по горбатому мостику, перекинутому через пруд. Мостик повторяется в неподвижной светлой воде со всеми своими ажурными перильцами.

Оранжевыми пятнами лежат на воде кленовые листья. Над кустами, меж деревьями теплым парком курился туман. Как только диск солнца поднялся над горизонтом, туман растворился и исчез, оставив на траве и листьях капли росы. Прыгая с травинки на травинку, солнечные лучи, словно изумруд, переливались в ее каплях. Пахло перезрелыми плодами, пряной листвой и особенной осенней свежестью. Вдыхая свежий утренний воздух, испытываешь особое удовольствие от осенней прохлады и свежести.

Было спокойно, молчаливо, как в покинутом доме. На аллеях пусто — экскурсионный сезон окончен. Никто и ничто не мешает подумать, помечтать… Останавливаюсь перед огромным, в несколько обхватов деревом. Его мощный седой морщинистый ствол причудливо перекручен, весь иссечен трещинами, отметинами старости. Дуплистое, корявое, потерявшее нижние ветки, дерево все еще могучее и живое. Этой ветле более двухсот лет. Разбитая грозой и потому склонившая верхушку в воду, ветла помнит Пушкина, не раз проходившего мимо нее, а может быть, и стоявшего возле, любуясь отражением дерева в зеркальной глади пруда. Дорожка ведет в глубь парка, к беседке на берегу второго пруда. Ее прозвали «беседкой сказок», связывая с ней предание о том, что здесь Пушкин писал свои сказки. Неподалеку сохранился могучий кряжистый дуб, будто из сказки.

Мне кажется, у человека в природе должно быть любимое место: кусочек луга, родничок в лесу или березка на берегу реки. А может, морская отмель или склон оврага. Если у человека неприятность или просто плохое настроение, он придет на «свое место», и оно уменьшит его печаль. Было в болдинском парке такое место у А. С. Пушкина — дерновая скамья, любовно восстановленная в глубине фруктового сада. По преданию, поэт любил сидеть на ней, смотрел вниз на сбегающие по оврагам избы, на пейзаж, запечатленный в стихах, вошедших в «Странствие Онегина»:

Люблю печальный косогор, Перед избушкой две рябины…

Вид от дерновой скамьи на Болдино красив: сквозь сетку полуобнаженных берез видны дома на овражном склоне, за ними в сиреневой дымке уходят вдаль черные пашни, желто-бурые поля, нежно-зеленые озими.

Один цвет преобладает сейчас в парке — желтый, а сколько в нем почти неуловимых оттенков! Стал считать: нежно-сиреневый, бледно-зеленый, каштановый, янтарный. И червонного цвета есть листва, и багряного, и ультрамаринового… Считал, считал, не хватило цветов! Собственно, налицо все краски земли и неба, даже такие их смеси, которые не рискнет применить ни один художник. Кажется, деревья хотят нарядиться еще раз, прежде чем покроются снегом и погрузятся в глубокий зимний сон. Каждое дерево старается блеснуть своей красотой, кричит, требует внимания. Как пламенеют дубы! Можно подумать, что их листва скопила в себе солнечный жар. А плакучие ивы! Их мелкие, узкие листья, пожелтевшие, истонченные, повисли, словно слезы, на гибких ветвях и все еще Держатся, все не могут с ними расстаться. Только ели темные и сумрачно настроены. Но как светятся, блистают золотой парчой возле них березы! Робко выглядывая из-за старой ели, застыла стройная осинка. Ее багряные листочки дрожат, словно деревце озябло холодной ночью и никак не может согреться. Чуть дальше липа мелколистная стоит в коричневом уборе: вместо листьев на ней масса плодиков. Горят, словно опаленные огнем, почти бордовые кроны вязов, полыхают оранжевым цветом резные, с темными пятнами листья кленов.

Иду по пестротканой дорожке. Она то желтеет лимонными листьями берез, то окрашивается в оранжевые и багровые тона, когда ступаешь под кленами, то розовеет осыпью бересклета… Мягко ступаешь, идешь, как по ковровой настилке. Слышно, как живая листва скользит по веткам, будто хочет зацепиться.