В сердце роза

- Молодая госпожа Атарика-нана просит разрешения войти, - громким шепотом объявила служанка.

Шуштэ удивилась - с чего бы вдруг? Из-за странного положения ее в доме - жены, не признанной отцом мужа, они с Атарикой не виделись. И вот...

Закивала головой, вытерла косицами пальцы, судорожно проглотила недожеванный кусок.

- Проси войти. И бегом на кухню, принеси что-нибудь ваше, здешнее!

Поднялась навстречу гостье.

- Входи, сестра моего мужа, раздели со мной пищу, да будет между нами мир и любовь, как должно.

И не удержалась, всплеснула руками, едва не ахнула. У них в кочевье и пятилетний ребенок заметил бы это: лицом худа, в талии полна, губы припухли, да и так видно, что беременна.

Тут вот что важно: если бы просто стало известно про девушку, что она нечестна, это одно. Но уже заключившая в себе новую жизнь, уже мать, она была вне осуждения. Так для удо. И Шуштэ, понимая, что грозит сестре мужа здесь, где совсем другие обычаи и законы, тут же, ни о чем не спрашивая, приняла Атарику под свое покровительство.

- Сядь сюда, - ласково велела она, подвинула гостье лепешки и подливку. - Поешь. Не плачь. Он твой плач слышит, а вступиться за тебя не может. Горько ему.

- Откуда ты знаешь? - задрожала Атарика.

- Что сын? Вижу. Смотри, - Шуштэ обтянула на животе просторное степняцкое платье. - А у меня дочь. Надо тебе переодеться. Кто еще знает?

- Няня моя, - и Атарика заплакала и рассказала Шуштэ, как горько ее предали.

- Не бойся ее. Перебирайся ко мне. Будешь только мое есть. Платья мои наденешь. Как будто мы такие подруги, что все вместе - понимаешь? Как будто весело тебе наряжаться и играть.

Атарика кивала, радуясь, что не одна теперь несет свою мучительную тайну. Не туда, куда хотела унести ее нянька, не к смерти.

- Так бывает, - вздохнула умудренная чужим опытом Шуштэ. - Прокляни его небо, что обидел такую хорошую девушку.

- Нет-нет! - вскрикнула перепуганная Атарика. - Не надо. Он и не знает ничего. Он знаешь кто? Он... он уехал с моим братом.

Шуштэ прижала пальцы ко рту. Глаза ее заблестели. Переведя дух и уже не опасаясь, что заговорит слишком громко, она зашептала на ухо подруге:

- Ты береги дитя. Он великой наградой наградит. Он вернется. Он всегда возвращается.

- Не умер ли он?

- И что? Все равно вернется. Ты послушай, я расскажу. Я знаю!

О городе Удж

Город Удж выплеснулся в море всеми своими мощеными камнем улицами, пристанями, обнесенными каменной оградой набережными. В тех улицах, что сбегали с высокого склона к морю, свободно носился соленый ветер, дразня обоняние и обдувая потное лицо. Эртхиа и забыл, когда в последний раз чувствовал, что рубашка на нем влажна: так сух был воздух пустыни, что всякую влагу истреблял мгновенно. Теперь же то и дело приходилось отирать пот с лица и шеи, а лучше - гулять вдоль каменной ограды и смотреть как недалеку внизу море бьется грудью о берег, разбивается в брызги, откатывается с непонятным гулом и кидается снова. И подставлять ветру лицо, и вдыхать этот ветер, старательно наполняя им грудь, пропускать через ноздри, приучая себя к новому, странному, будоражащему запаху. Он понимал удо, которые ни за что не могли променять на каменные норы и огороженные тесные сады свой простор, войлочный уют юрты и запах степной травы. Так же, наверно, морской народ никогда не отказался бы от вечно качающихся своих белокрылых узкотелых дау, от волнуемого ветром сизого простора вокруг и от ветра, наполнявшего паруса и мироздание одним дыханием.

А дау качались на волнах, напоминая чаек белоснежными остроугольными парусами, и Эртхиа переводил взгляд с одного легонького кораблика на другой, с возраставшим ужасом понимая, что первое и, как он уже надеялся, последнее морское путешествие в своей жизни ему предстоит совершить именно на такой вот посудинке, издали похожей на щепочку с лоскутком. А море перед его глазами лежало в огромности своей, исчерченное белыми полосками волн. Зная уже, как огромны расстояния в степи и пустыне, где такой же гладью до самого края небес лежит простор, Эртхиа боялся моря. Ему казалось страшнее кануть в эту глубину, которой он даже не мог себе представить, чем умереть от жажды на раскаленном песке. Там еще можно было ожидать милости от Судьбы чудесного спасения, потому что даже грабители из племени зук, встретив одинокого путника, поделились бы с ним водой и проводили бы до ближайшего колодца, а то и к оазису, населенному более миролюбивым племенем. Гибель в морской пучине представлялась Эртхиа мгновенной и от этого неотвратимой.