В середине века

На сдачу хватит. Будут придираться — стой, что такое выдали. С тебя трешка. Расплатишься утром. Канай живо!

Он отошел к двери и заорал диким голосом:

— Барак, внимание! Все на вахту. Объявляется ледовый поход в баню!

В лагере баня — всегда праздник. Но поход в нее, если она не в зоне, а подальше, — тяжелое испытание. На работу шагают, топают, тащатся, шкандыбают или плетутся — кто какое слово употребляет, — а в баню несутся как угорелые. В первые пятерки пристраиваются самые борзые и задают такой темп, что и молодые стрелочки, обожающие резвый шаг, орут: «Последний, приставить ногу!» — и для убедительности щелкают затворами винтовок, а иногда пускают и пулю в небо. Колонна, покоряясь, замирает на несколько секунд, из рядов несется яростный мат уголовников, снова начинается степенное движение — и снова уже на пятом шаге оно превращается в бег. Не помню случая, чтоб на два километра от нашей зоны до бани, расположенной за поселком, мы потратили больше пятнадцати минут.

После скачки по заболоченной тундре мы переводили дыхание в предбаннике. Я медленно раздевался, набирая утраченные в беге силы. Взяв шайку, я поплелся на раздачу, где выдавали мыло. Здесь выстроилась очередь в полсотни голых мужчин. Впереди меня стоял дядя Костя, позади — новый знакомый, тоже инженер, Тимофей Кольцов. Очередь продвигалась довольно быстро, задумываться не приходилось — надо было следить за собой, чтоб не поскользнуться босыми ногами на очень скользком, отполированном многими тысячами пяток деревянном полу. Но я задумался. Я размышлял о том, как буду жить в новом и страшном для меня уголовном мире, и позабыл, что мир этот окружает меня и сейчас и отвлекаться от него нельзя ни на минуту.

Из предбанника к раздаче поперла группка блатных. Видимо, среди них были лагерные тузы — очередь угодливо прижалась к стенке, освобождая путь. Лишь я, погруженный в невеселые мысли, не заметил, как все вокруг шарахнулись в стороны. За это меня тут же постигла кара. Шагавший впереди с размаху двинул меня локтем в лицо. Из глаз брызнули искры. Не помня себя от ярости, я ударил его шайкой по голове. Он скользнул ногами вперед и с грохотом рухнул на скользкий пол.

Все это совершилось, вероятно, секунды в две или три — удар в лицо, ответный удар по голове и шумное падение тела. Растерянный, я в ужасе глядел на то, что натворил. На полу катался, пытаясь подняться, рослый парень, он вопил, что разорвет меня в клочья. Я отскочил, прижался спиной к стене. Участь моя была решена. Каждому в лагере известно, что уголовные смывают оскорбление кровью. Сейчас они набросятся всем своим бешеным кодлом! Мне оставалось продать свою жизнь подороже. Усталость и апатия слетели с меня, словно их срубили топором. Я готовился к последней в своей жизни отчаянной драке. Дешево я им не достанусь, нет!

Сшибленный мною парень наконец вскочил. Он взмахнул кулаками, собираясь ринуться на меня. Но тут произошло нечто вовсе уж неожиданное. Группка сопровождавших не пустила его ко мне. Они окружили его тесным кольцом, он не сумел прорваться сквозь их стену. Его яростный голос был заглушен общим хохотом, свистом, насмешками.

— Мишку Короля побил фраерок! — орали со всех сторон. — Мишка, слезай с вышки, ты больше не король! Ха-ха-ха! Как же фраерок тебя тяпнул, Мишка! Стоп, тпру, Мишка, не туда лезешь! Ай-яй, не ходи, он тебя пришьет, куда тебе до фраера! Пожалей жизнь, Мишка, пожалей свою молодую жизнь!

Мне, конечно, надо было воспользоваться поднявшейся суматохой и удрать. Я ничего не соображал, кроме того, что сейчас будет смертная драка — головой и ногами, зубами и кулаками. Во мне вдруг вспыхнула дикая кровь отца, кидавшегося на одесской Молдаванке с ножом на четверку хулиганов. Меня мутило бешенство, еще секунда — и я бы, вероятно, так же исступленно завопил, как вопил Мишка Король, пытавшийся разорвать цепь насмехающихся друзей. Но меня схватил за руку дядя Костя и потащил за собой. Он сунул мне шайку и мыло.

— Живо в парную! Думаешь, они долго его удержат? Отсмеются и выпустят, а нет — он их зубами перегрызет!

Все это он торопливо говорил на ходу. Для убедительности он легонько наддал мне коленкой под зад, и я влетел в парную.

Обширное помещение было затянуто жарким туманом. На длинных скамьях, охая, плескались люди. Я пристроился подальше от скудной лампочки, одной на всю парную — на это мне хватило соображения. Уже не помню, как я мылся. Наверно, только делал вид, что моюсь. Все во мне готовилось к неизбежной драке. Потом дня три болели мускулы рук и ног — в таком напряжении я держал их тот час. Я был готов к любой неожиданности. Когда ко мне тихонько подобрался Тимофей Кольцов, я стремительно повернулся и чуть не кинулся на него. Он в ужасе отскочил, я показался ему очень уж страшным.

— Серега! — сказал он, мы сразу после знакомства стали говорить друг другу «ты». — Я кое-что подслушал. Мишка Король с товарищами собирается проучить тебя, когда выберемся из бани, там удобнее — темнота.