В сетях интриги

– Рад, что мог найти хотя бы одного истинного друга себе и его высочеству. Прошу не отринуть и моей дружбы, Алексей Андреевич!

– Ваше высочество! – благоговейно, с сиянием на деревянном лице своем забормотал Аракчеев. – Слов не хватает!.. Господь видит сердце верного раба вашего… и ихнего высочества… И до смерти без лести предан останусь… по гроб!..

Быстро, неожиданно толстые влажные губы коснулись руки Александра, потом в плечо у локтя чмокнули Павла. А юноша, пользуясь минутой, отер незаметно о мундир руку, на которой чувствовал озноб и дрожь, как от прикосновения жабы.

– Ну, довольно болтовни. К делу… Я убедился, ваше высочество, чиста душа ваша передо мною, государем и отцом вашим! Но все же испытать, проверить желаю…

Вдруг, напыжась, стараясь принять царственную осанку, что при маленьком росте и неуклюжести полного тельца казалось лишь смешным, Павел строго спросил:

– Присягу принять отцу и государю вашему на верное подданство сейчас же не желаете ли? Вместе с братом своим младшим? А?

Так и колют, так и сверлят блестящие воспаленные глаза отца сына.

А тот сразу широко улыбнулся, словно что-нибудь приятное увидел.

Вот как раз то, чего надо. Присяга снимет груз ответственности с души и совести юноши. Останется исполнять приказания отца и больше ничего. Пусть другие стараются, разыгрывают трудные роли в трагикомедии жизни. А он, Александр, займет место зрителя, и больше ничего ему не останется желать.

Поспешно, радостно звучит ответ сына на вопрос отца:

– Готов, когда угодно вашему высочеству… Клянусь и присягаю по доброй совести…

– Стойте, стойте. Аракчеев, другого зови. Дай Евангелие, крест… И свидетелем будь… Но пока ни слова старухе, ваше высочество… Это ей сюрприз будет, когда помрет… Ха-ха-ха… Слышите?!

– Слушаю, ваше величество!

– Величе… Да, да, вы правы! С этой минуты я – величество, я – государь ваш и всей земли… Ха-ха-ха!.. Назло всем… и ей… и ей… моей матушке доброй… Великой Екатерине. Я таки «величество», а не кто другой!.. Я! Один я!..

Через неделю после этой присяги Александр отправил бабушке собственноручное следующего содержания письмо:

«Ваше императорское величество!

Я никогда не буду в состоянии достаточно выразить свою благодарность за доверие, каким ваше величество изволили почтить меня, и за ту доброту, с какою изволили дать собственноручное пояснение к остальным бумагам. Я надеюсь, что, судя по моему усердию заслужить неоцененное доверие и благоволение вашего величества, убедиться изволите, насколько сильно я чувствую значение милости, мне оказанной.

Действительно, даже своею кровью я не в состоянии отплатить за все то, что вы соблаговолили уже и еще желаете сделать для меня. Бумаги эти с полною очевидностью подтверждают все соображения, которые вашему величеству благоугодно было сообщить мне и которые, если позволено будет мне высказаться, как нельзя более справедливы. Еще раз повергая к стопам вашего императорского величества чувства моей живейшей благодарности, осмеливаюсь быть с глубочайшим благоговением и самою неизменною преданностью.

Вашего императорского величества всенижайший, всепокорнейший подданный и внук

А л е к с а н д р».

Вглядывается Екатерина в тонкие, связные строки французского текста письма, и спокойствие охватывает ее душу:

– Вот и слава Богу! Главное сделано. Счастлива будет Россия воистину под рукою моего внука… Избавлена она от сына моего любезного, от этого безумца!.. Теперь хоть и умереть можно… Я отслужила свои, почитай, сорок лет… На покой пора!..

Где-то близко стояла смерть, подслушала державную старуху, которая и не чует, что под конец самый дорогой ей человек пошел против ее могучей разумной воли…

Пятого ноября около десяти часов утра последний роковой апоплексический удар застиг Екатерину.