В сетях шпионажа, или «Час крокодила»

Ночь летела, а Кулагин все читал и читал. Оперативные справки, материалы перлюстрации писем, сводки наружного наблюдения и установки перемежались там и тут агентурными донесениями. Больше всех таких донесений написал агент Черемуха, и чем внимательнее вчитывался в дело Петр Прохорович, тем сильнее он убеждался в том, что Черемуха есть не кто иной, как его лучший друг учитель Трофимов. Это открытие возмутило Кулагина до глубины души. Он даже принял лекарства от сердца и нервов. Успокоившись, продолжил ознакомление с разработкой, и постепенно неприязнь к учителю сменилась чувством благодарности: получалось так, что Трофимов не топил его, а, напротив, выгораживал, доказывая невидимому Сашке Игумнову, что Кулагин никакой не враг, что к советской власти он относится лояльно, а Россию так и вовсе любит и готов жизнь за нее положить. Тут Черемуха явно перебирал. Кулагин неоднократно в его присутствии ругал советскую власть, Сталина и политику партии, а о своей любви к России никогда ничего не говорил.

Кулагин поднял голову от дела и задумался. Конечно, он России не враг. А почему тогда радовался, глядя на то, как наши драпают? Негоже это, Петр Прохорович, ох негоже! И нельзя, чтоб те секретные бумаги попали в руки врага. Он еще раз сходил в родной двор, собрал в мешок все несгоревшие дела и документы и перенес их к себе. Близился рассвет, поэтому Кулагин не стал читать остальные разработки, а зарыл их все вместе с делом «Куркуль» в дальнем углу сада. Не закопал только черновики списка агентуры, оставленной в Липовце для подпольной работы, поскольку этот документ счел особо важным. Решил отдать его Трофимову, тем более что сам Трофимов проходил по списку.

Немцы явились только к обеду. Очевидно, упомянутые выше мотоциклисты были всего лишь их разведкой. А утром Кулагин сходил к Трофимову и имел с ним серьезный разговор.

— Я не спрашиваю, почему и как ты стал их стукачом, — говорил Петр Прохорович, передавая учителю список агентов-подпольщиков, — но за то, что спас меня от Колымы, низкий тебе поклон.

— Чего уж там? Свои люди, — залопотал Трофимов, краснея и смущаясь. — А тебе за бумагу эту спасибо. Ей цена — десятки жизней.

Кулагин засмеялся:

— Ты-то сам за что сидел? Небось анекдот про Сталина рассказал?

— Да ведь и не рассказал, а только выслушал, но при этом антисоветски улыбался.

— За улыбку, значит?

— Выходит, за улыбку.

— Почему же служишь им?

— Если поп взял церковную казну или обрюхатил хорошенькую прихожанку, то это еще не повод для отречения от веры. Замысел же коммунистов построить рай на земле прекрасен.

— Да ну тебя! — возмутился Кулагин и направился в свой сад.

Даже его спина выражала негодование по поводу дурости соседа.

В бывшем родовом гнезде Кулагина теперь обосновалось уездное гестапо. Все деревья и кусты во дворе дома и на прилегающей улице немцы снесли под корень.

— Партизан боятся, — пояснил Трофимов.

Петру Прохоровичу было жаль берез, рябин и сирени, посаженных некогда руками его отца и его руками. Он любил каждое растение, как любят живое существо, и полагал, что растение, когда его убивают, испытывает такую же боль, как животное или человек.

— Какие еще партизаны! — сказал он, безнадежно махнув рукой.

— Партизаны будут! — заверил его Трофимов. — Между прочим, нас с тобой, Прохорыч, немцы станут привечать как лиц, пострадавших от большевиков, и этим надо воспользоваться.

— Для чего?!

— Как для чего? Для борьбы с оккупантами.

Кулагин покачал головой и ничего не ответил.

Учитель как в воду глядел. На другой день новая власть поставила его бургомистром Липовца. В самом деле лучшей кандидатуры на этот пост было не найти. Исключен из партии, сидел, имеет опыт руководящей работы. Трофимов поломался для виду и согласился возглавить новую администрацию города. А еще через день пришли и по душу Кулагина. В гости к нему пожаловали оберштурмфюрер СС Хорст Хандке и переводчик из фольксдойчей Гюнтер Шваб. Оба служили в гестапо, и идти им было недалече. Петр Прохорович встретил гостей настороженно, однако яблоками и бражкой угостил. Толстый и румяный потомок мясников и пивоваров Хандке жрал, как свинья. Пережевывая яблоки, он громко чавкал, а бражка булькала в его глотке с такой сдавленной безысходностью, будто проваливалась в преисподнюю. Бывший советский инженер-электрик Шваб ел почти бесшумно, изредка бросая на своего начальника укоризненные взгляды.

— После нашей полной победы над Россией мы вернем вам дом и землю, — пообещал Хандке.

— Где же тогда будет гестапо? — полюбопытствовал Кулагин.

— Русские пленные рабы возведут для наших нужд новое прекрасное здание.

— Господа хорошие считают, что я доживу до их победы над Россией? Мне ведь уже под шестьдесят.

Хандке расхохотался.

— Разгром России — вопрос нескольких месяцев, и каждый русский патриот должен помочь нам в избавлении его страны от большевистского ига. Согласен ли со мной господин Кулагин?

— Согласен, — выдавил из себя Петр Прохорович.

— Очень хорошо. Тайная государственная полиция рейха предлагает вам секретное сотрудничество.