В сетях шпионажа, или «Час крокодила»

Под мостом Мирабо
Тихо катится Сена
И уносит любовь,
Лишь одно неизменно:
Вслед за горем веселье
Идет непременно[18]

.

Сергей улыбнулся, поднял голову и вдруг увидел девушку, которую уже не раз замечал прежде у книжных развалов на набережной. Девчонка работала под Бардо: узкие джинсы, белая блузка и полный беспорядок в светлых выгоревших волосах. У нее была прелестная мордашка, явно не французского происхождения. Если бы ей приладить русую косу и одеть ее в ситцевое платьишко, подумал Сергей, то она сошла бы за миленькую русскую простушку из какой-нибудь Кинешмы. Отчего ему захотелось заговорить с ней? Вовсе не оттого, что она стояла рядом, так близко, что он уловил запах ее волос. В руках девушка держала «Вешние воды» Тургенева на русском языке. Именно это и побудило его спросить, не изучает ли мадемуазель славистику в Сорбонне. Она спокойно и с достоинством объяснила, что готовится стать гидом и для этого совершенствует языковые знания на специальных курсах при университете. Немецким языком владеет с детства, так как родом из Эльзаса, английский выучила в колледже, а вот русский приходится зубрить на склоне лет. Тут она засмеялась, а Сергей уже по-русски заметил, что мог бы оказать ей помощь в изучении своего родного языка.

— Это предложение заслуживает самого пристального внимания, — ответила она с напускной важностью. — Но неужели вы не француз? Вы говорите по-французски лучше меня!

Это было сущей правдой. То, на что обычные люди тратят долгие годы напряженного труда, досталось Сергею даром. Он знал язык с детства, общаясь с юными жителями Парижа, Брюсселя и Женевы. Его отец, сотрудник Внешторга, всю жизнь служил в разных франкоговорящих странах. Учеба в институте Тореза стала для Сергея чисто формальным делом. Преподаватели его побаивались и радовались, когда он не приходил на занятия. После института Сергея с подачи отца затребовали в МИД и направили в Париж переводчиком посольства.

— Нет, я не француз. Я русский, — сказал он.

— Русский?! — удивленно повторила она, мило грассируя «р». — Я люблю тебя, Россия, дорогая наша мать!

Ее произношение сильно хромало, и на лице Сергея девушка прочла негативную оценку своих фонетических способностей.

— Что, плохо? — спросила она.

— Плохо. Но это не важно. Вы говорите по-французски с эльзасским акцентом, по-русски будете говорить с французским. Главное, чтобы вас понимали.

— Вы изъявляете готовность помочь мне в изучении языка. А чем я стану расплачиваться с вами? Я бедна.

— Платой будет общение со мной, и ничего более.

— Это занятно. То же самое обещал поначалу Абелар Элизе.

— Кто, кто?

— Абелар был одним из основателей Сорбонны. Он обольстил студентку Элизу, за что был кастрирован.

Сергей расхохотался:

— А у вас острый язычок. Знаете что: давайте пообедаем вместе! Только не говорите, что вам не хочется есть. Неголодных студенток не бывает.

— Я действительно голодна, но я не из тех девушек, которые способны продать себя за роскошный обед.

— Вы опять за свое! Да не нужно мне от вас ничего. Я повторяю, что платой во всех случаях будет общение со мной. Мы будем соприкасаться душами. И это все.

Она посмотрела на него с недоверием.

— Ну хорошо. Тогда я предлагаю кафе «Эльзас» на перекрестке Одеон. Там вы познакомитесь с кухней моей родины. Это обойдется вам примерно в триста пятьдесят франков, если вы намерены платить за двоих.

Ее звали Женевьева Вебер. Свою немецкую фамилию девушка произносила с ударением на втором слоге, наверное, для того чтобы она звучала по-французски. По дороге в кафе они перешли на «ты», а за обедом болтали уже как стародавние друзья. Сергей с удовольствием смотрел на то, как ест Женевьева. Девушка походила на молодую кошечку: ее движения были исполнены мягкой грации, а обгладывая поросячью ножку, она плотоядно заурчала. Будь на ее месте другая женщина, Сергея это покоробило бы, но здесь был совсем не тот случай. Ему нравилось все, что она делала, и он смотрел на нее с нежным умилением. Женевьева перехватила его взгляд и смутилась.

— Мы такие же обжоры, как герои Хемингуэя, — сказала она.

— Они скорее пьяницы, — возразил Сергей.

— Нет, нет. Они прежде всего обжоры, а пьяницами только притворяются. Их любимые напитки пиво и легкое вино. Как у нас. Вот герои Ремарка — те пьяницы. В Германии они бутылка за бутылкой лакают все, что попадается под руку, во Франции предпочитают нормандскую яблочную водку. В «Триумфальной арке» слово «кальвадос» встречается чаще, чем имя любимой женщины. Даже перед тем как заняться любовью, они ставят у кровати бутылку кальвадоса. Как ты думаешь, Серж, почему в Париже есть бар «Хемингуэй», а бара «Ремарк» нет?

— Хемингуэй любил Париж, а Париж любил его. С Ремарком все обстояло наоборот. Он был здесь изгоем.

— Все! — объявила Женевьева через час. — Я сыта.