В сетях шпионажа, или «Час крокодила»

Только один пленный владел русским языком, и только он один понял, о чем говорили Удальцов с Дятловым. Это был Хасан. Он прильнул глазами к щели в стене и увидел Удальцова, а рядом местных жителей, которые приехали за своими убитыми. Дятлова поблизости не было. Если открыться Удальцову, старики все услышат и тогда ни ему, ни его родителям, ни жене, ни четырем детишкам все равно не жить. Хасан решил молчать, а когда пленных переписывали, шепотом попросил солдата передать капитану Дятлову, что бентаройский мулла — предатель. Солдат ошалело взглянул на него и пообещал исполнить эту последнюю просьбу приговоренного к смерти.

Когда кошара запылала и люди в ней стали кричать и биться телами о дверь, чтобы вырваться наружу, бойцы, громко обсуждавшие отдельные эпизоды только что отгремевшего боя, разом умолкли и лица их потемнели…

Приехал старшина с полевой кухней. Запахло борщом и макаронами по-флотски, однако вонь горелой человечины, витавшая над поляной, забивала эти вкусные запахи, и кусок никому не лез в горло.

Прибыл полковник Ерохин на ленд-лизовском[26] джипе. Выслушал рапорт Дятлова, жестом подозвал Удальцова и, когда тот подъехал, тихо сказал ему:

— Клади оружие.

Начальник областного управления НКГБ обладал необъятной властью, и никому, даже Удальцову, не пришло бы в голову ослушаться его. Комэск расстегнул ремень, стянул с себя кожаную сбрую вместе с маузером и шашкой и бросил все это на заднее сиденье автомобиля.

— Слезай с коня. Негоже распоясанному командиру сидеть в седле. Сдай эскадрон заместителю и иди ко мне в машину.

Читая список сожженных пленников, Ерохин наткнулся на фамилию Хасана. Он ахнул, застонал даже: «Господи! Что же я скажу его отцу?!» Отец агента был другом Кирова в период Гражданской войны. Он воспитал сына в духе беззаветной преданности советской власти и России. Ерохин с жестокой неприязнью взглянул на отважного полудурка Удальцова, которого все считали любимчиком полковника. Бывший комэск безмятежно дымил папироской, поглаживая густую черную гриву своего жеребца. Ерохин подумал, что многие сотни лет прошли с тех пор, как землю посетили Иисус, Магомед и Будда, но люди за это время не стали лучше. Значит, какая польза от учений великих пророков? И если великие не смогли превратить зверя в человека, то куда уж ему, Ерохину, достичь положительных результатов на этом безнадежном поприще.

— Поехали! — приказал он.

Эскадрон эскортом проводил до Бентароя арестованного командира.

— У меня к вам две просьбы, Анатолий Степанович, — заговорил вдруг молчавший доселе Удальцов.

— Валяй! Что смогу — сделаю.

— Не выгоняйте с работы Верку Измайлову.

— За что ж ее выгонять?

— Беременная она. Ребенок будет у нее от Сереги. Серега был кореш мне.

— О Вере и ее ребенке позаботимся.

— Вторая просьба касается лично меня: не сваливайте меня в ГУЛАГ, а сдайте в штрафбат. Я кровью смою…

— Постараюсь что-нибудь сделать.

У въезда в райцентр эскадрон отстал от машины. И тут новый комэск решил поднять боевой дух вверенного ему подразделения.

— Запевай! — скомандовал он и, приосанившись, оглядел строй своих конников.

Запевала послушно начал: «Шел отряд по берегу…» Но песня не пошла. Запевала попробовал: «Там, вдали за рекой…» И эта песня не пошла тоже. Комэск все понял и дал отбой:

— Отставить песню!

Вечерело. Кровавое солнце окуналось в кровавую зарю…

И еще будет много кровавых зорь над этими горами, лесами и степями. И внуки погибших сегодня падут через полвека в смертельной битве на этой самой благословенной кавказской земле. Сгорит в танке внук Сергея Казаринова. Разлетятся в клочья на минном поле, пытаясь вырваться из осажденного русскими Нефтегорска, оба правнука Муртазы Заурбекова. И тысячи матерей, заломив руки, завоют по своим сыновьям, и голодные собаки будут жрать трупы своих убитых хозяев, и безногие дети на костылях будут играть в прятки среди развалин.

Как долго будет продолжаться это? Кто знает. Быть может, до той поры, когда человек перестанет притворяться человеком, но станет им.

Сестра Анюта