В сетях шпионажа, или «Час крокодила»

Когда начальник второго (контрразведывательного) отдела полковник Буханцев получил шифровку о предстоящем визите в Придонск Джека Митчела и его коллеги из малой страны натовского блока Роальда Юхансена, он мысленно матюгнулся. Юхансен был телком, не представляющим серьезной опасности, а вот с волком Митчелом у полковника были старые счеты. В позапрошлом году безупречный служака Буханцев схлопотал из-за Джека служебное несоответствие и тогда же поклялся, что когда-нибудь достанет неуловимого шпиона. Буханцев еще раз внимательно прочел шифровку. Она содержала всего лишь один маленький фактик, доселе ему неизвестный, один крошечный штрих, дополняющий характеристику Митчела: увлекается восточными единоборствами. «Зачем писать такую дребедень? — с раздражением подумал полковник. — Не будем же мы хватать его с поличным! В городе появились новые оборонные предприятия и военные объекты. Митчел наверняка займется их визуальной разведкой. Не будет же он встречаться у нас с агентурой и проводить тайниковые операции. Впрочем, чем черт не шутит!»

Восточные единоборства! Буханцев улыбнулся, вспомнив эпизод из своей ранней молодости, когда он еще служил в уголовном розыске. В те годы на гигантском придонском рынке орудовала наглая и удачливая шайка карманников, сущих артистов своего преступного ремесла. Работа этой шайки отличалась высокой степенью слаженности и коллективизма. Время от времени группа молодых парней допризывного возраста устраивала на базаре шумные драки, имитируя приемы джиу-джитсу, каратэ и дзюдо. Драки эти, похожие на цирковые представления, привлекали внимание массы зевак и торговцев, покидавших свои рабочие места, чтобы досыта насладиться ярким зрелищем. По окончании представления карманы, сумки и мешки всей этой публики оказывались выпотрошенными до невозможных пределов. Руководил шайкой вор по кличке Чуг, здоровенный тридцатилетний мужик, потерявший на фронте кисть левой руки. И с какой стати он подался в карманники? Те все щуплые, юркие, верткие, поджарые, а Чуг походил на живой памятник.

— Стоп, Юрий Васильевич! — сказал сам себе Буханцев вслух. — Стоп, стоп, стоп…

Он подвинул поближе один из телефонов и набрал номер давнего приятеля, который за долгие годы работы в угрозыске превратился из опера Паши в полковника Павла Степановича Кормщикова, наизнаменитейшего в Придонске сыщика.

— Понимаешь, Паша, — сказал Буханцев после взаимных приветствий, — надо украсть одну вещь.

Кормщиков хохотнул.

— Украсть — дело нехитрое. Однако перед тем, как совершить хищение, каждый гражданин Советского Союза должен вспомнить о необъятности Сибири. Есть у нас на Ямале поселочек Лабытнанги — идеальное, по моему мнению, место для отсидки. Тут тебе и белые ночи, и северные сияния, и вечная мерзлота. Сама природа настраивает на общение с космосом, на размышления о вечности и смысле жизни.

— Я не шучу. Мне на самом деле нужен вор, но вор умелый, талантливый и чтоб на вора не походил. Помнишь, был у нас с тобой в сорок четвертом такой Чуг. Первое наше дело…

— Отчего же был? Он и сейчас есть. Живет в пяти кварталах от тебя и в трех от меня. Вернулся недавно после отсидки.

— Он что, так все семнадцать лет и просидел?

— Отнюдь! Чуг прожил жизнь яркую, богатую приключениями. Сидел, конечно, долго, но, бывало, и на воле гулял. Теперь, говорят, вроде бы завязал.

— Паша, ты своди меня сегодня вечером к нему!

— Не хрен вам, чекистам, делать! Сел бы ты на мое место, было бы тебе не до Чуга. Но раз ты просишь…

Вся шкура Чуга была разрисована наколками. Были тут и профили вождей, и храм о семи куполах, количество которых соответствовало числу его судимостей, и колокольчик, напоминавший о том, что все свои срока он отмотал от звонка и до звонка, и звезда, предупреждающая, что Чуг — человек гордый и на колени ни перед кем никогда не становился.

Стоял жаркий августовский вечер. Было душно, поэтому, прежде чем попить кваску, который ждал Чуга в стареньком коммунальном холодильнике на коммунальной же кухне, он разделся до пояса, отстегнул протез и швырнул его на протертый кожаный диван. Настроение у Чуга было препоганое. Очередная попытка устроиться на работу потерпела неудачу. В заднем кармане брюк ждала своего конца последняя десятка.

Чуг принес квас, достал из шкафчика тарелку с ломтями черного хлеба и собрался поужинать, но тут покой его был нарушен уже известными нам лицами, которых он встретил без тени удивления и с достоинством.

— Эк тебя расписали! — заметил Кормщиков, а Буханцев залюбовался литым торсом бывшего вора.

— Это все от тоски и от дурости, — ответил Чуг. — С чем пришли, граждане начальнички? Что-то вас, Юрий Васильевич, я с войны не видал. Думал, уехали вы куда. Постареть вы с той поры не постарели, но заматереть заматерели.

Буханцев молча открыл портфель и поставил на стол бутылку коньяку, а рядом разложил кое-какую снедь.

— Вот это дело! — оживился Чуг и пошел мыть рюмки.

Вернувшись, он разлил коньяк и предложил выпить за встречу.

— Как у тебя с работой? — поинтересовался Кормщиков.

— А никак. Кто меня возьмет с такой биографией?