Мы погрузились в машину и поехали в деревню искать старика Савина. Дорога здесь давным-давно была отсыпана мускавитом – веселым спутником слюды. Поэтому сверкала она под солнцем так, что больно глазам, а чуть солнце пряталось – становилась нереально, цвета любовной жути, розовой.
Подъехали к двум покосившимся, еле живым домам. По наитию пошли к нижнему, хоть и стоял подальше и выглядел поплоше. На стук в дверь вышел из избы старик. Лысая загорелая голова. Лицо, изрезанное морщинами, словно поморские скалы, треснувшие от мороза и солнца, взлизанные жестким языком морским. В глазах – усмешка и внимательность. Я знаю – очень важны первые слова, вернее отношение к другому, к людям, к нему конкретно. Чуть уловит самоуверенность, любование собой, ложь – сразу замкнется и все выводы будут сделаны наперед и окончательно. И не потому, что я знаю это, а нравится – его взгляд, его одежда – выцветший брезент, его походка – шарк-шарк, а бодро, здороваюсь изо всех сил уважительно:
– Здравствуйте!
– Здравствуй, коли не шутишь.
– Извините за беспокойство, машину хотим тут у вас оставить. Можно?
– Чего ж нельзя, земля большая. Из Москвы?
– Да нет, мы местные, из Петрозаводска.
– Машина здесь, а сами куда денетесь?
– У нас байдарка. Хотим до Летней губы сходить, а там на озера. Дойдем, как думаете?
– Чего ж, дневной переход. Не страшно?
– Да страшновато вроде.
Старик кивнул, ему было понятно.
– И хотел вас попросить – за машиной не присмотрите, вдруг чего.
– Да посмотрю, чего ей, пусть стоит.
Я сунул руку в карман и достал сторублевую бумажку:
– Возьмите.
Старик подслеповато посмотрел:
– Чего это? А, нет, не нужно.
– Ну как, вам же беспокойство. Вдруг сигнализация ночью закричит или еще что.
– А ты не закрывай ее, чужих здесь нет.
Чуть не насильно я всунул в сухую ладонь деньги. Он постоял, покачался немного, раздумывая, и ушел в избу. Я понял – чтобы не спорить лишнего. Мы начали разгружать машину, мешки с байдаркой, рюкзаки с едой. Старик вернулся минут через пять. В руках он держал большую соленую рыбину, горбушу:
– Держите. До места дойдете, так сразу перекусить захочется. Чтоб не готовить.
И, видимо, какой-то сделал вывод. Как-то глаза теплее глянули. Достал папиросную пачку, угостил всех. На пачке по розовой карте северной страны тянулась синяя жила канала. Она как лезвием острым делило мясистое тело на равные части. На две. Понизу белели буквы. «Беломорканал». Внутри плотно, как в патроннике, лежали, тесно прижавшись друг к другу, бумажные гильзы тугих папирос. Их в юности было удобно забивать анашой, словно специально были сделаны. Дед это вряд ли знал.