Нет, это неправильно. Прикрыл глаза. Чтоб не казалась мертвой и не вызывала нехорошие ассоциации. Хотя, черт возьми, она и была... неживой. Изначально. У нее даже сердца не было. То есть еще и бессердечной в прямом смысле. Разработчики поместили им в грудину пульсирующую стучалку, а то некоторым впечатлительным пользователям было страшновато. Но не ему, он был не из пугливых. Он даже иногда спать с ней рядом ложился, хотя было много городских легенд про то, что так делать не надо. Мол, вопреки законам робототехники, ее холодные пальцы могут сомкнуться на вашей шее…
Чушь. И пальцы вовсе не холодные.
Синохара вспомнил старые игрушки «Фёрби». Мохнатых питомцев, похожих на птичек, которые были у него в шесть лет. В Японии популярны старые вещицы. Острова, несмотря на все их увлечение будущим – это страна любителей старины. Особенно сейчас, в
В детстве он считал этих птичек живыми. У них было пять вариантов настроения. У Аннабель их было около двадцати. А у живых людей иногда и того меньше. Два или три.
Но зато у гиноида их можно менять по его желанию.
«Жаль, что у живых женщин нельзя», – подумал Гарольд и улыбнулся, – «уменьшать громкость голоса, повышать или снижать влечение».
Жалко, что со всеми людьми нельзя так.
Она была у него третьим роботом. Первого он купил, когда был подростком. Когда начал жить. Это тоже был гиноид, но не «Матильда», а предыдущая более универсальная «Хлоя». Которая очень многое не могла из того, что умела эта. У той первой даже анатомия была куда менее детализированная. Если «Матильды», как и другие новые гуманоидные роботы, превращала «съеденную» пищу и выпитую воду в безобидную кашицу или белые гранулы, то «Хлоя» не могла есть и пить. Еще она не могла полноценно купаться и боялась грязи. Нестираемые пометки об этих запретах были нанесены на ее тело – на левом боку, там, где у человека ребра, а у роботов их имитация под кожей.
И с той первой он никогда не спал. У них был только эмоциональный контакт, но очень сильный. Она была его другом, ведь ее личность была сконструирована им очень тщательно, он потратил на это тысячу часов, на основе выборки из многих тысяч образов. Ручной выборки.
Они были очень близкими… людьми, и иногда он даже забывал, что все это – имитация. В каком-то смысле он находился у нее в статусе друга, и в этом была своеобразная прелесть, ведь он мог в любой момент приказать ей что угодно, но Гарольд этого не делал. А потом она сломалась. Гарантийный ремонт ничего не дал. Брак всей партии в сто тысяч штук. Заменили бесплатно.
Со следующей, которой он написал личность попроще, Синохара уже реализовал все свои фантазии… довольно, впрочем, типовые и скромные… особенно по меркам этого десятилетия и его нации.
Но современная женщина, думал тогда он, могла бы даже такие мечты не воплотить, а если воплотить, то это обошлось бы куда дороже. По крайней мере роботы не могут забеременеть, не могут потребовать алименты, не наймут адвоката и не будут шантажировать, чтоб обобрать до нитки.
Оставался еще час. Синохара поиграл в игры. Вирки.
Надо же, оказывается это слово произошло от фамилии van Virk – одного из теоретиков компьютерной симуляции.
Но былого удовольствия это не принесло. Неинтересно. Крупные вирки надоели, он быстро заметил, что несмотря на их разнообразие, все они подчиняются общим принципам. А независимые инди-проекты (существовала неполиткорректная шутка, что «инди» – они не потому что их делали индивидуально, а потому, что их клепали малообеспеченные индусы), хоть и были душевнее, но из-за экономии на тестировании и использовании бесплатных шаблонов оставались слишком сырыми.
А теперь еще и стали малолюдными. У людей хватало реальных проблем.
К тому же после всех этих атак на wetwareмногие из инди-вирок, включая его любимые «Ржавые земли», закрыли.
За пять минут Гарольд просмотрел новости в режиме быстрого чтения. Не куцую выжимку, которую Сеть подсовывала для диванных овощей, чтоб они не забивали голову, а свою собственную более широкую выборку, алгоритм для которой он составил сам. Там были не только новости от информационных агентств и «платиновых» логгеров с миллиардным соцкапом.
Он почему-то вспомнил, как дедушка рассказывал ему про своего деда, его прапрадеда. Тот жил тогда в городе, но у него был единственный телевизор на весь многоквартирный дом. И прапрадеда очень уважали, и все соседи ходили к нему смотреть единственный транслировавшийся канал. Дело было лет через десять после мировой войны. А еще старикан вспоминал, какими люди тогда были дружными, и сколько было единения. Не то что сейчас, мол.
Ну, конечно, традиционное общество, оно такое. Пока ты винтик нужной формы, тебе очень удобно. Вот только выкрутиться тебе не дадут, а уж стать другой деталью… тогда тебя просто выкинут. Многое ли поменялось с тех пор?