«Опять суеверия? В следующий раз попрошу отбирать в мое подразделение только тех, кто сдаст зачет по диалектическому материализму», – подумал Рихтер и подошел к мертвецам.
У этих корпов никаких заметных ран не было. Во всяком случае, пулевых. Только черные подпалины. Среди них было несколько женщин – в такой же форме и тоже при оружии в кобурах. Никто из этой группы даже не успел его достать. Глаза у многих были вытаращены, а конечности и пальцы скрючены так, будто они пытались уползти. У некоторых глаза кровоточили. А кровь на руках могла объясняться только тем, что они терли глаза… но это никак не объясняло, отчего у них лопнули сосуды.
Рядом был терминал. Вернее, три одинаковых, расположенных на фронтальной поверхности тех самых черных кубов. Консоли были старинные, еще с физическими экранами и клавиатурным вводом. Максиму это казалось такой же древностью, как патефон или клавикорд. Рядом с терминалами стояли такие же антикварные вертящихся кресла. Еще одно кресло было повалено. На спинке чернело обожженное место, где верхний слой просто расплавился. А на одном из терминалов был отпечаток, будто кто-то приложился об него головой. Точнее, лицом. Красный отпечаток.
Военспец уже было собирался подойти к нему, когда почувствовал толчок в плечо.
– Один из них притворяется, – сказал индеец Рауль, поддев носком сапога ближайшее из тел, – Давай я вырежу у него глазные яблоки, чтоб открывать двери.
Он достал из разгрузки короткий нож, похожий на бронзовый, со слегка изогнутым лезвием и склонился над лежащим лицом вниз мужчиной.
– No! Don’t do it! I surrender! – закричал тот, сразу ожив. А когда индеец протянул к нему руку, начал вырываться, извиваясь всем телом.
Рауль поставил его рывком на ноги.
Тот выглядел как настоящий англосакс – породистое, слегка лошадиное лицо (долихокефалия в чистом виде), немного рыбьи глаза навыкате, узкий нос, длинный угловатый подбородок, белесо-рыжие волосы с проседью – уже не молодой, хотя по отсутствию морщин точный возраст было не понять. Видимо хорошо следил за кожей.
– Пожалуйста, не надо! – повторил корп по-английски. Его форма не отличалась от одежды остальных, разве что под ней виднелся воротник белой рубашки, но чувствовалось, что он не просто охранник. И у него были наручные часы, которых Рихтер ни разу не видел у сотрудников среднего звена... Ни в одной стране, ни в частных фирмах, ни в государственных службах.
– Закрой пасть, гринго, – рукой в тяжелой перчатке Диего отвесил пленнику совсем не сильную оплеуху, чтоб привести его в чувство. – В Мексике говори по-мексикански.
Тот дернулся и чуть не упал. Хотя парень наверняка использовал минимальную силу, ведь ударом усиленного костюмом кулака можно было и убить, удар получился знатный. На щеке пленного тут же начала вспухать красная гематома.
– Диего, отставить!
Максим понимал настроение молодого товарища, но этот человек был ценен. Он был не «матадор», а совсем из другого теста.
Парень подчинился и отступил на два шага назад, но продолжал злобно смотреть на корпа. А тот, видимо, решил, что непосредственная опасность миновала.
– От моего глаза вам толку не будет, – сказал пленный уже по-испански с легким акцентом и поправил помятый пиджак, который на второй взгляд все же отличался от полувоенной формы охранников. Диего позволил ему это сделать. – Аутентификация тут уже десять лет не по радужке, а по измерению активности нейронов.
Выходит, в дата-центре меры безопасности были как на ныне закрытых атомных электростанциях. Рихтер знал про такую систему. Это были не его личные знания, а тот массив из облака, который загрузил ему Иван. Система “neuroaccess” была настроена на уникальный код, который было не подделать, завязанный на «слепок» – когда на ряд стимулов выдается одинаковая реакция. При генерации кода сканер измерял три участка: внутритеменную борозду головного мозга, теменную нижнюю дольку и височно-теменной узел. И этот «рисунок» будет даже более индивидуален, чем отпечатки пальцев. Также, как форма пятен на радужной оболочке глаз.
– Кто ты такой? – спросил Максим.
– Меня зовут Майкл Баннерман. Я security chief.
Даже если бы на нем не было формы, Максим понял бы, что этот тип явно не из paramiliteros, которые сами себя именовали с гордостью «убийцами», снимали кожу с «комми», как они звали всех мятежников, и жгли их живьем до обугливания с помощью огнеметов, называя этот процесс негрификацией.
Но и на охранника из бывших полицейских он был не похож. Этот человек не выглядел садистом-фельдфебелем. Белая кость, элита, черт бы его побрал. Мол, «наглосаксы» хуже рептилоидов. Хорошо, что сибиряка здесь нет, а то пришлось бы следить еще и за ним с его дивизом: «Каждому русофобу по сосновому гробу». Хотя кто его знает, может этот тип не умел играть в гольф, не окончил частный пансионат, а учился по сети, а норму высших классов скопировал как старательный ученик? Судя по произношению он был канадцем. Лингвистический модуль исправно работал, и не зря Иван подключил ему распознавание диалектов.