В шаге от войны

Войдя в кабинет, один из гестаповцев сразу же начал ворошить содержимое сейфа Хавемана, другой – занялся его письменным столом. Лемке, сам не понимая почему, инстинктивно потянулся к мусорной корзине, стоявшей у стены. Он сразу же заметил язвительные усмешки коллег. Они как бы говорили: «Ну вот, кто привык копаться в мусоре, того туда и тянет». Лемке покраснел и резко отпрянул от корзины. При этом он задел висевший на стене портрет фюрера, который сдвинулся в сторону. Это маленькое происшествие сопровождалось громовым хохотом коллег. Потерявший душевное равновесие Лемке пытался вернуть фюрера на место, но при этом, видимо, не рассчитал усилия и портрет сорвался. Лемке с трудом успел поймать его, что дало повод для новых шуток и смеха. Старший из гестаповцев сделал грозную мину и заявил, что налицо все признаки покушения на фюрера. Другой тоже отпускал шуточки в том духе, что теперь уже надо бросать обыск и заниматься делом Лемке. Проклиная себя за неловкость, Лемке искал место, куда бы положить портрет. При этом он неожиданно заметил, что с обратной стороны шедевра портретного искусства к картонной подкладке были прикреплены булавкой для штабных карт несколько рукописных листов бумаги.

Раздражение мгновенно сменилось предчувствием большой удачи. Лемке осторожно открепил листы и торжествующим голосом спросил:

– А это что такое?

Коллеги изумленно уставились на него. От недавней шутливости не осталось и следа. Сгрудившись у стола, троица быстро пришла к выводу, что перед ними рукописная копия какого-то документа. Как выяснилось через некоторое время, речь шла о совершенно секретном приложении к плану операции «Морской лев», в котором регламентировался порядок выдвижения воинских подразделений и транспорта на исходные позиции для вторжения. Личность предателя можно было считать установленной. Видимо, он подготовил второй документ для передачи американцу. Но не успел этого сделать.

Утром при следовании на работу Хавемана без лишнего шума затолкали в машину и привезли в гестапо. Начался его допрос с пристрастием. На совещании у Мюллера было принято решение арест Хавемана скрыть от сослуживцев, объяснив его отсутствие срочной отправкой в штаб одной из армейских группировок в Восточной Польше. Ничего необычного в этом не было. На востоке происходила скрытая концентрация немецких войск, и туда периодически отбывали офицеры. Интересоваться их местонахождением не рекомендовалось. Такой вариант позволял успокоить возможных сообщников Хавемана и не дать им повода затаиться или скрыться. Кроме того, нельзя было исключать, что шпиона начнет разыскивать агентура американцев, если она имеется в Генштабе. На этом ее можно будет выявить. Да и сам Пайнс мог начать интересоваться у знакомых военных местонахождением Хавемана. Обещаниями разыскать майора можно было бы заманить американца в ловушку и собрать улики, необходимые для его выдворения из Германии.

– Но главное, – настойчиво требовал Мюллер, – это связи Хавемана, независимо от их уровня.

Он не мог рассказать подчиненным, что на докладе у Гейдриха перед совещанием шеф вполуха слушал предложения относительно Хавемана и Пайнса. Его прежде всего интересовало, не является ли Хавеман всего лишь посредником между группой оппозиционно настроенных генералов в Генштабе и американцами. О том, что среди высших офицеров вермахта есть недовольные решением Гитлера воевать с Англией, Гейдрих знал давно. У него в сейфе хранилось и постоянно пополнялось дело на «Черную капеллу». Так в гестапо называли «сборище лампасов и сутан» – недовольных генералов и клерикальных политиков времен Веймарской республики, которые через различные каналы пытались заинтересовать англичан и американцев заключением мира с Германией. Они даже предлагали устранить Гитлера и потом совместно с западными союзниками выступить против большевистской России. Гейдриху позарез нужны были документальные доказательства прямого предательства со стороны этих «маразматиков». И случай со шпионажем Хавемана был бы как нельзя кстати, если бы вскрылась его связь с «Черной капеллой».