В шесть тридцать по токийскому времени

Я не был поклонником черноволосой казачки. И не потому, что она мне не нравилась, — это была бы неправда. Катя нравилась мне, и даже очень, но в первый же день после знакомства я понял: жизнь ее сложна и трудна, она не хозяйка собственной судьбы и чувства далеки от ее сердца. Она вступила в страшную игру, исход которой никому не ведом. И выйти из нее нельзя. Мы, влюбленные, для нее не существуем. Мы или гости ресторана, или сотрудники секретной службы, а уже потом люди. И чтобы разобраться в этих людях, нужны были силы и время, а ни того ни другого у нее не оставалось. Она трудилась и трудилась, пытаясь вырваться из кабалы, в которую попала по чьей-то злой воле. Это я понял и отошел в сторону. Многие отошли. Слишком чужой была она для нас. И мы для нее тоже чужие.

И все же в тот вечер я обрадовался встрече с харбинской казачкой. Она прошла мимо, бросила короткий взгляд в мою сторону, узнала и кивнула по-приятельски. Только кивнула, без улыбки, которая, в общем-то, была необязательна, но привычна. Катя всем улыбалась — так уж заведено в наших ресторанах. Неожиданное озадачивает. Я воспринял отсутствие улыбки как событие. Что-то произошло с Катей. Сердиться на меня она не могла, мы не виделись с ней целый век, да если бы и виделись: не существовало ничего общего, способного людей обрадовать или огорчить и тем более рассорить. Не во мне дело. В каких-то событиях, коснувшихся Кати. Может, чувствах? Могли наконец родиться в этом проданном и перепроданном, живущем, как автомат, существе чувства. Да, все дело в чувствах. Короткий ее взгляд, брошенный в мою сторону, был отмечен грустью. Такой несвойственной Кате, ненужной, нелепой даже. Никто не знал официантку ресторана «Бомонд» грустной или плачущей, во всяком случае, не видел.

Грусть прозвучала как откровение. Катя вроде бы поделилась со мной чем-то, доверила мне затаенное, личное, и я проникся вдруг благодарностью к ней за эту доверчивость. Мне стало почему-то больно за Катю, жаль ее и захотелось избавить чужую душу от тяжести. Все это, конечно, мимолетное, короткое, как ее взгляд, но не бесследное. Будто ранила меня легко Катя. И я стал думать о ней, попытался разгадать причину грусти.

Маленькое, случайное и, возможно, ошибочное впечатление развлекло меня. Предстоящая тяжелая работа, а слежка — это тяжелая работа, уже не казалась мне такой неприятной и унизительной, как прежде, я попросту забыл о ней. Мне было предоставлено право отключиться на два часа (с шести тридцати до восьми тридцати, как сказал Янагита), не думать ни о чем, и прежде всего о пассажире с грузового катера. Я решил поговорить с Катей.

Ждать пришлось долго. Или так показалось. Изучая маршруты казачки, я мысленно все сворачивал ее к себе, и безуспешно. Катя, будто нарочно, обходила меня. Должно быть, считала, что я на работе и просто расходую время — чем дольше просижу в ресторане, тем больше выиграю. Она была, увы, опытным агентом и все понимала и все учитывала. Я действительно отбывал повинность — два часа надо было на что-то убить. Ей и в голову не приходило, что работник разведки способен интересоваться официанткой и тем более ее настроением.

Катя все-таки подошла. И теперь улыбнулась. Привычно, как улыбаются посетителю, намеревающемуся поужинать. Я тронул ее руку и шепнул:

— Что случилось?

Она изобразила удивление, подняв высоко свои тонкие брови и пожав плечами:

— Ничего.

Попытка перешагнуть через загородку, которую Катя давно соорудила вокруг себя, не удалась. Она была высока и крепка. И чтобы напомнить об этом, Катя добавила смешливо:

— Разве со мной что-нибудь случается?…

Загородка не пускала меня, но я все же попытался одолеть ее.

— Значит, я напрасно забеспокоился?

— Напрасно.

Тут она посмотрела на меня почему-то серьезно и с недоверием и задержала взгляд на какие-то секунды. Они показались мне долгими и трудными. Человеку, которого изучают, всегда трудно, как на экзамене.

— А я подумал…

— Вы ошиблись, — прервала меня Катя. — Что бы вы хотели заказать, господин капитан?

Никаких иллюзий и сомнений! Она хорошо знала меня и дала понять, что играть в обычного посетителя ресторана не нужно.

— Принеси что-нибудь трудоемкое, часа на два.

Она снова посмотрела на меня, теперь — вопросительно. Сразу я не понял, что именно ее интересует: точность заказа или точность времени? Глаза спрашивали с какой-то тревогой, и я догадался: время! Ассортимент блюд не заботил Катю.

— Я жду друга. Он должен приехать с восьмичасовым поездом.

Объяснение было лишним. Катя сама произвела какие-то расчеты и сделала выводы. Я же говорю: это был опытный агент. Даже подавая закуску, Катя продолжала работать на секретную службу. Автоматически.

Вот только почему тревога?

— С вином?

— Нет… Хотя рюмочка коньяку не помешает.

Мысль Катина читалась легко: «Он на работе, кого-то ждет. И не друга. Для друга столик не занимают за два часа до встречи. Главное, ему надо быть трезвым, потому что самое ответственное предстоит после ужина…» Нет, она была умным агентом. Не случайно ее переманил к себе Комуцубара.