В шесть вечера в Астории

Опять бокалы подняты — нет ли у меня за спиной кадки с олеандром, куда иной раз можно незаметно выплеснуть содержимое… Могли бы понять, что я всего лишь слабая женщина, и в круг моих обязанностей вовсе не входит доводить себя до такого состояния, чтоб голова шла кругом, словно я на карусели! Не говоря о том, что завтра рабочий день; и уж достанется мне на орехи от Тайцнера…

Пирк. Наконец-то! Этот человек и не подозревает, что судьба возложила на него роль спасителя — ив малом, и в большом… с тех самых пор, как он снял с недоступной скалы полузамерзшего Гейница…

Пирк опустился на стул около Камилла.

— Каждый считает своим долгом, коль скоро у нас социализм, пить за здоровье музыканта, будто раньше он был вечно гонимый цыганский скрипач, — пожаловался он Камиллу несколько кокетливым тоном. — Таких порций и ломовая лошадь не выдержит!

Высказывание Пирка заинтересовало соседний стол — там все замолчали.

— Мой бывший соученик, инженер Пирк, — представила его Руженка заместителю министра и обоим знаменитым писателям.

— Вы прекрасно играли, — заметил замминистра,

— Скуль! — Пирк машинально поднял бокал высоко над головой. — Однако пора мне восвояси, а то, может, за это время как раз увеличилось мое семейство. Но если и в третий раз будет девчонка, я уступлю ее Гейницу, — он доверительно наклонился к Камиллу. — А то у него своих ни одной, а хочет страшно, сам же втихаря ревнует того парнишку, который у него от Герольда… нет, не так — это Павла имела от Герольда, то есть, значит, от тебя, приятель… Ну, оставайтесь все в любви и радости, друзья! — Пирк поднялся. — Где мой Страдивари из Седлчан?

Встал и развеселившийся заместитель министра — ему надо было о чем-то переговорить с Тайцнером. Руженка пересела обратно к Камиллу.

Половина гостей разошлась, однако у стойки с прежней живостью наполнялись бокалы; сигаретный дым, местами слишком громкий говор, взрывы смеха — несколько чопорное начало давно уступило духу сердечности. К столу Руженки то и дело подходили авторы — выпить за ее здоровье, галантно поцеловать руку. Она краем глаза наблюдала за Камиллом: ага, ты и знать не знаешь, а ведь это все больше те, чьи рукописи у меня! Расспрашивая Тайцнера, ты поставил меня в неловкое положение, так теперь хорошенько смотри, как тут все лебезят перед той, которую когда-то не замечали в классе, о которой говорили со скрытой снисходительностью: ах, эта вечно краснеющая дурочка не пойдет далеко! И почему у тебя такой унылый вид, когда я улыбаюсь тебе как можно приветливее? По-дружески понимаю, каково тебе видеть общество, в которое ты тщетно пытаешься войти: литераторы куда моложе тебя, а уже отмечены успехом, и завтра об этом из газет узнает широкая общественность…

Камилл собрался было распрощаться, когда к нему подсела хорошенькая девушка. Руженка, не снимая улыбки, критически оценила ее взглядом: да ты, милая, уже малость перебрала, твоя норма, поди, не так уж высока… Но молодая писательница смотрела только на Камилла.

— Подумайте, мне даже не сообщили, в чем дело, — просто написали, чтоб я приехала в Прагу на дружескую встречу по случаю вручения премий! Можете представить, как я была поражена, когда уже здесь узнала, что мою вещичку признали лучшей из первых публикаций молодых! Первая моя книжечка — и сразу премия!

— Позвольте вас поздравить… и поднять бокал за то, чтоб и все, что вы напишете впредь, было удостоено премий!

— Мне очень приятно слышать это именно от вас. Я так рада! Но я не надоедаю вам, пан редактор?

— Видите ли, я не…

— Пан Герольд не наш редактор, — подхватила Руженка. — Зато ему всегда везло у женщин: будьте осторожны, он опасный человек!

— О, простите, я думала, это столик для редакторов… Я сгораю от стыда! Может быть, вы член жюри?

— Нет. Если хотите знать правду, мне вообще здесь не место, я попал сюда случайно. И уже ухожу. — Он встал.

— Но вы все-таки выпьете со мной на посошок. Чтоб я знала, что вы не сердитесь, ладно? — молодая писательница потащила его за руку к стойке.