В шесть вечера в Астории

— Зачем вы притащили сюда этот хлам? — Крчмова брезгливо подняла лоскутки. — В них, верно, столько пылищи.

Мишь удивленно посмотрела на нее: откуда вдруг этот неприязненный тон?

— Я собиралась смастерить принцессу для кукольного театра нашего района.

Ничего больше не сказав, Шарлотта закрылась в своей комнате. Потом — Мишь услышала — она прошла на кухню; а вскоре вернулась к ней:

— Вы неудачно купили мясо: одни жилы.

— Там была очередь, продавец злился и не позволил мне выбирать.

— Тогда не надо было брать вообще,

Что происходит? Или я ее обидела — но чем? Стараюсь ведь отвечать честно и правдиво!

— Могу ли я быть вам полезна? Не сварить ли вам кофе?

— Спасибо, не хочу.

И ни слова, которое так и напрашивалось: мол, если хотите, сделайте для себя. А я бы с удовольствием выпила! Сделать или нет? Мишь преодолела искушение, заставила себя взяться за учебники.

Влетел попугайчик, сел ей на голову. Мишь осторожно прогнала его. А он — фрр! — опять тут как тут! Такие попугайчики, когда их выпускают побегать (вернее, полетать) на воле, похожи на детишек, которые недавно научились ходить и путаются под ногами у занятых взрослых, надоедливо требуя внимания к себе. Попугайчик забегал по столу, схватил клювом карандаш и бросил со стуком, затем принялся обкусывать уголки библиотечных книг.

— Кыш отсюда и не возвращайся! — вполголоса сказала ему Мишь, но попугайчик подчинился только легкому насилию — улетел, издавая резкие крики.

— Тебя там не хотят, правда, Лоттынька? — донеслось из соседней комнаты. — Не летай туда больше. Кто не любит животных, не может быть хорошим человеком.

Мишь глубоко вздохнула и сосчитала до пяти. Я люблю собак и кошек и любила бы хоть ондатру, но мне не нравится, когда Лоттынька оставляет в моих волосах свою визитную карточку. Кроме того, я должна заниматься. Да что это со старухой?..

— Вы обед приготовите? — появилась в дверях хозяйка, когда часы в ее комнате мелодично пробили половину двенадцатого,

Мишь даже задохнулась.

— Я, видите ли, не умею стряпать.

— Нынешние девушки вообще мало что умеют. Разве лишь на танцплощадках трястись, вытаращив глаза и позабыв все на свете. Полоумные да и только…

— У меня, увы, слишком мало возможности ходить на танцы.

— Тем более могли бы научиться стряпать. Ведь хотите же когда-нибудь выйти замуж? А как на это посмотрит муж?

Что-то распрямилось в душе Миши.

— А я надеюсь — стряпать сумеет он!

Пани шумно задышала своим острым, упрямым носом и вышла в кухню, хлопнув дверью. Мишь в полном недоумении откинулась на спинку стула. Возможно ли такое сальто в ее поведении? Черт побери, в кухарки я, что ли, нанялась? Или я здесь затем, чтобы отдохнуть от студенческого харча? Впредь буду приносить с собой пару булочек да пятьдесят граммов дешевой колбасы.,

Обедали молча. Шарлотта сухими, безжалостными глазами следила за своей сотрапезницей, и у нервничающей Миши два раза падал кусок в тарелку, а под конец она уронила вилку.

— Кто ваш отец?

— Полковой врач.

Раз уж вы из приличной семьи, могли хотя бы научиться вести себя за столом, читала Мишь в этих критически оглядывающих ее глазах — и тихо, бессильно ярилась. Шарлотта вынесла посуду в кухню, пустила воду в мойку.

— Пани Шарлотта, позвольте, я вымою…

Та опустила руки, державшие приборы, ее худое лицо побледнело.

— Давайте внесем ясность: я для вас никакая не Шарлотта, для этого вы еще слишком молоды!

— Простите, пани Крчмова, но вы ведь сами…

Не договорила, махнула рукой. Пойми же, что имеешь дело с полоумной, которой давно место в лечебнице!

После обеда попугайчик наконец сам забрался в клетку, сел там на качельках, глазки у него закрылись, он сунул клюв под взъерошенные перья на шее и заснул — зеленая деревяшка… Его хозяйка тоже улеглась на диван, прикрылась пледом, и вскоре оттуда донеслось ее шумное дыхание.

Мишь могла наконец приняться за книги, но сосредоточиться ей не удалось. Голос пани Крчмовой, так ошеломивший ее своим новым тоном, словно волнами все возвращался к ней. Почти все гении отчасти безумцы, но отнюдь не наоборот, пани Шарлотта! Будь к ней снисходительнее и не думай больше об этом, приказывала себе Мишь. Однако сквозь это намерение, подобно щупальцам пойманного осьминога сквозь ячейки сети, проникало подозрение: временами эта пани отлично осознает, что и каким тоном она говорит.

Нет, учить что-либо сегодня просто бессмысленно. Мишь вынула из чемодана свои лоскутки, вату и начала мастерить принцессу.

Время шло. Пани Крчмова, издав целую серию вулканических всхрапываний, проснулась,

— Барышня Эмма!

— Да, пани Крчмова?

— Мне нехорошо, чувствую, заболеваю ангиной или гриппом. Конечно, заразилась от вашей приятельницы, которую вы привели…

— Я ее привела, чтоб мы с ней сменялись при вас, пани Ш… Крчмова.

— Это было не очень-то умно и даже просто опрометчиво— таскать сюда людей, распространяющих бациллы.

Мишь до боли вонзила ногти в ладони. Скорей вспомнить, что говорил Роберт Давид о самообладании? И о сострадании к слабым и душевнобольным?

— Я принесу вам аспирин и градусник. Где они у вас?

— Вы врач?

— Медичка четвертого курса.