В шкуре зверя

Вероятно, Патмарк был на германца порядком-таки зол. Недоверие варвара обрекло его на путешествие в душном паланкине, и расплата не замедлила настигнуть пленника. Йонарду связали не только руки, но и ноги и столкнули в глубокую и достаточно вместительную яму. Он тотчас выпрямился во весь рост и вскинул связанные руки, но не смог дотянуться до края. Не удержавшись на ногах, Йонард упал…

Во что – он понял сразу. Навозную жижу мало с чем спутаешь.

– Не люблю я Хорасан, – отплевываясь, проворчал Йонард.

Как только он умудрился перевернуться на бок, а затем сесть, над его головой послышались шаги.

– Как тебе нравится мое гостеприимство, северянин? – голос Ардашира был язвителен до отвращения, но Йонард не был настолько чувствительным, чтобы его стошнило от чьего-то голоса.

Отвечать Йонарду совсем не хотелось, но для поддержания разговора он все же сообщил Ардаширу, что он о нем думает на самом деле, подкрепив свое высказывание крепкими германскими словечками, хотя он был уверен, что его вряд ли поймут.

Сверху раздался смех Патмарка. Конечно, и этот был тут. Где же еще? Отсмеявшись, купец, или кем он там служил у Ардашира, «успокоил» Йонарда:

– Раз ты такой драгоценный, что многие хотят заплатить за твою голову ровно столько, сколько она весит, утешься тем, что алмаз, даже брошенный в грязь – все равно алмаз. Так что менее ценным от дерьма ты не станешь.

– Если бы я захотел, то сравнил бы вас обоих с жидким зловонным пометом издыхающего осла, но не хочу вам льстить, – не остался в долгу Йонард.

Лица Ардашира он не увидел, но услышал, как тот в бешенстве сплюнул и отошел прочь. Но если Йонард думал, что надолго отбил у этого змея охоту появляться возле ямы, то ошибся. Почти тут же он услышал, как Ардашир зовет кого-то из слуг. Спустя некоторое время он снова навис над головой.

– Забыл что-нибудь? – поинтересовался варвар.

– Нет, не забыл, а хочу оставить тебе кое-что на память. Если останется, кому помнить, – с угрозой произнес начальник конной стражи и бросил в яму небольшой комок чего-то, что поначалу показалось Йонарду белой глиной. Комок медленно опустился на дно навозной лужи и над ним один за другим пошли пениться пузыри, испуская ужасное зловоние.

«Сырая лепешка, – понял Йонард, – навозная жижа поднимется наверняка до самого края!»

Он заскрипел зубами, впиваясь ногтями в ладони. Такая смерть не приснилась бы ему даже в кошмаре. Пожалуй, лучше было бы ему замерзнуть тогда, в двух бросках копья от отцовского дома, в только что выпавшем пушистом снегу…

Это случилось в тот же день, когда он все-таки убил первого в жизни огромного зверя и наслаждался ролью героя, мужчины и равного среди равных. Впрочем, наслаждался так, как было принято в его доме: молчаливо, с достоинством он прохаживался по утоптанному двору и бросал исполненные легкого презрения взгляды на рабов и женщин. Сестра Хильда улыбалась издалека, но подходить не стала, чересчур уж младший братец раздулся от гордости, того и гляди скажет что-то, о чем потом пожалеет.

Крик раздался внезапно. Даже не крик – рев. Йонард бросился туда. Как и все дети, он был любопытен и заметил, что у сарая стоит отец, а рядом, выпрямившись во весь рост – человек, которого Йонард поначалу даже не узнал, настолько он привык видеть его угодливо склонившимся перед хозяевами. Это был его большой приятель, если конечно кто-то осмелился бы назвать раба приятелем хозяйского сына. Хильда осмеливалась, но Хильде многое прощалось, она обещала стать красавицей. Нож, которым Йонард убил первого кабана, сделал этот раб. Сделал именно для своего маленького друга.

– Этот кузнец отказался выполнить волю хозяина, – шепнула Йонарду темноволосая девчонка-рабыня, – тот велел ему сковать цепь на самого себя.

– Зачем? – поразился Йонард.