В Швеции

Так мыслила благочестивая настоятельница, и были сестры, которые мыслили и поступали, как и она; но правда и то, что в этом же саду росла груша, прозванная Древом смерти, и предание о нем гласило, что того, кто к нему приблизится и сорвет с него плод, ожидает скорая смерть. Под тяжестью желтых и красных груш ветви его гнулись до самой земли, ствол был необычайно толстый, вокруг подымалась трава, по утрам не раз видели, что она притоптана. Кто же там бывал по ночам?

Как-то вечером с озера налетела буря, а наутро смотрят, дерево лежит поваленное, ствол переломился, а из него повысыпались крохотные человечьи косточки; в траве ярко белелись косточки убиенных новорожденных.

Благочестивая, но снедаемая любовью сестра Ингрид, вадстенская Элоиза[48], пишет своему возлюбленному Акселю Нильссону, это сберегла для нас летопись.

«Братья и сестры тешатся играми, пьют вино и пляшут друг с другом в саду!»[49] — слова эти проясняют нам историю грушевого дерева, тут на ум приходят оргии монахинь-призраков в «Роберте»[50], дщерей греха на освященной земле… Но не судите, да не судимы будете[51], сказал чистейший и лучший из рожденных женщиной! Мы читаем письмо сестры Ингрид, тайно посланное тому; кого она верно любила, это история многих из нас, понятная и человечная: «Я не смею никому, кроме как тебе одному, признаться, что я не силах закончить „Ave Maria“^{11} или прочесть „Pater Noster“^{12} без того, чтоб не вспомнить о тебе. Да! даже во время мессы передо мною встают твои милые черты и наши ласки. Я думаю, что не смогу исповедаться никому другому. Дева Мария, святая Биргитта и небесные воинства, может статься, за это меня покарают? Но ты же знаешь, возлюбленный моего сердца, что я никогда бы по доброй воле не согласилась с этими распорядками. Пускай родители мои заключили мое тело в эту темницу, но сердце не может так быстро отказаться от мира!»

Как трогает горе юных сердец! Оно взывает к нам с истлевшего пергамента, оно звучит в старых песнях; попроси седую старушку в дерновой хижине спеть тебе о молодом, тяжком горе, об ангеле-спасителе… ангел тот являлся во многих обличьях. Ты услышишь песню о монастырской покраже, о господине Карле, что слег и умер; юная монахиня взошла в больничный покой, села у изножья гроба и прошептала, как искренне она любила его, и рыцарь восстал из гроба и выкрал ее и увез в Копенгаген, где их ждали свадьба и веселие. И все монашенки в монастыре услыхали, что ее унес ангел, и все монашенки в монастыре пели: «Дай Бог, чтобы этакий ангел пришел за тобой и за мной!»

Старая споет тебе и о красавице Агде и Улофе Молчальнике, и монастырь предстанет во всем своем великолепии, зазвонят колокола, подымутся каменные дома, даже из вод Веттерна; маленький городок растет, там уже есть церкви и башни; по улицам толпятся важные, принаряженные горожане, с лестницы старой ратуши, она сохранилась до нашего времени, сходит, с мечом на боку и в плаще с подбивкою, богатый Миккель Торговец, самый могущественный горожанин Вадстены; рядом с ним идет его юная, прекрасная дочь Агда, богато одетая и веселая; юная краса, юная душа. Все взоры устремляются на него, богача, но она, красавица, заставляет о нем забыть. Вся она цветет счастьем, мысли ее парят, душа ее парит; ей суждено счастье, думали люди; и среди всех прочих некто смотрел на нее, как Ромео — на Джульетту; как Адам — на Еву в райском саду, этот некто был Улоф, красивейший юноша, но столь же бедный, сколь Агда была богата… и он вынужден был таить свою любовь; но оттого, что он только ею и жил, только о ней и помышлял, он сделался безмолвен и тих, — и по прошествии нескольких месяцев город окрестил его Улофом Молчальником.

Ночи и дни боролся он со своей любовью, ночи и дни терпел он невыразимые муки… но под конец — ведь довольно одной капли росы или же одного солнечного луча, чтобы набухший розовый бутон раскрылся, — он должен был сказать это Агде, и, услышав его слова, она испугалась и убежала прочь; но мысли ее остались с ним, а за ними последовало и сердце. Она тоже его полюбила, так крепко, так преданно, только все было честь по чести; и вот бедняк Улоф пришел к богатому торговцу и попросил руки его дочери. Однако Миккель замкнул на замок свои двери и свое сердце, он был глух к слезам и мольбам и не уступал, а поскольку Агда тоже стояла на своем, то отец заключил ее в Вадстенский монастырь, и Улофу пришлось снести, как поется в старинной песне, что они осыпали

черной землею
руку красавицы Агды!

Она умерла для него и для мира.

Но однажды ночью, в ненастье, под проливным дождем, Улоф Молчальник пришел к монастырской стене, перебросил через нее веревочную лестницу и, как высоко ни вздымал свои волны Веттерн, Улоф с Агдою понеслись в ту осеннюю ночь над бездонной пучиною.