В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946

Для выполнения этой миссии снарядили не такой уж маленький отряд: несколько офицеров, несколько людей в штатском, а также медсестру, вооруженную стеклянной воронкой, резиновой трубкой и кувшинчиком пенящейся жидкости. Меня спросили: «Ты будешь есть?» – и, получив от меня ответ, что не буду, четыре человека прижали мои ноги, голову и плечи к кровати. Медсестра вставила резиновую трубку мне в нос, но это резиновое чудовище толщиной 10 миллиметров там не помещалось. Медсестра повторяла попытки одну за другой. Побежала кровь, и я потерял сознание. Когда я пришел в себя, то оказалось, что трубка вставлена в пищевод через рот. Я немедленно вытащил ее. Через некоторое время они достали трубку меньшего диаметра. И все началось сначала. Казалось, что конвоиров забавляет эта сцена, когда я вскрикивал от боли, они шутили и смеялись. В конечном итоге в меня влили всю жидкость. Вся компания удалилась, осчастливив меня сообщением, что они вернутся завтра утром. Я остался в одиночестве, присев на пол своей камеры.

На следующий день медсестра появилась одна. Она думала, что я успокоился. У меня страшно болела голова, но я твердо отказывался принимать пищу. Ей на помощь опять пришли некие люди, и вся процедура повторилась заново. На этот раз я кричал так громко, что женщины, сидевшие в соседних камерах, начали жаловаться. Мои мучители отпустили меня, когда процедура была окончена, и пообещали завтра прийти два раза. На следующий день медсестра отказалась исполнить мою просьбу хотя бы использовать для процедуры трубку меньшего диаметра. Я попросил об этом также и доктора, пожилую русскую женщину, которая казалась добрее своих коллег, но она отделалась пустыми отговорками и сказала, что я должен есть. Однако я не сдавался. На четвертый день доктор опять появилась в дверях и внимательно посмотрела на меня. Искусственное питание и мои крики начались опять. По моей просьбе пришел начальник караула, и я крепко сжал его руку. У доктора по щекам текли слезы, но она не могла вмешиваться, так как она также только выполняла приказ.

В воротнике моей куртки, которая была у меня с собой, я спрятал маленький самодельный нож, представлявший собой металлическую пластинку из легкой гинденбургской стали. Я ее заточил до остроты лезвия бритвы о камни тюремной камеры. Дрожащими руками я потянулся к этой небольшой вещице, которая должна была освободить меня от мучений, не забывая при этом поглядывать в сторону глазка, через который за мной могли следить. В конечном итоге я все-таки нащупал маленькое лезвие, и теперь его оставалось только просунуть между складками одежды к тому месту, где был распорот шов. Внезапно дверь распахнулась. Вошел надзиратель, который иногда выражал мне симпатию за мои страдания. Он быстро оглядел комнату и снова вышел. Я быстро скатал свою куртку и сел на нее. Вошел офицер МВД и потребовал отдать ему куртку. Поначалу его поиски не дали никаких результатов. Затем, спустя несколько минут, он оторвал воротник и нашел нож. Он иронически посмотрел на мои вены. Когда я подтвердил его подозрения, поднялась суматоха. Все было тщательно осмотрено и обыскано. Даже ведро и скамья, на которой я просидел целый день, были перевернуты. Меня заставили раздеться. Они забрали с собой все, что было на мне надето. Взамен этого мне прислали новые «старые лохмотья». Короче говоря, все, что находилось в камере, заменили или передвинули на другое место. Других способов свести счеты с жизнью у меня не осталось. «Кормление» через резиновую трубку было хуже медленной смерти от голода. Через час я сидел на полу совершенно беспомощный, оставшись наедине с самим собой и со своим горьким опытом. В конце концов я решил вновь начать принимать пищу.

Лицо доктора расплылось от улыбки. Надзиратель заливался как жаворонок. Казалось, что я им сделал самый желанный подарок, какой только можно представить, согласившись вновь принимать пищу. Мне предложили отправиться в больницу, но я попросил вернуть меня в прежнюю камеру, чтобы рассказать венгру, который также собирался начать голодовку, о своем горьком опыте. В камере я получил пищу, рекомендованную доктором. Но еще больше, чем пищу, я хотел получить бумагу, ручку и чернила. Я только написал: «Я требую, чтобы меня вызвали на допрос». Однако следователь меня так и не вызвал. Через три дня меня отправили в лагерь, где я встретил знакомых соотечественников, с которыми мог беседовать и где мне больше не пришлось одному сидеть в камере, оставаясь наедине со своими мыслями.

На угольных разработках вблизи Москвы