В синих квадратах моря

— Поплачь, дочка, и станет легче… Я-то давно раскусил Голубева. И статью о Грачеве он написал не случайно… Ну, ладно, хватит об этом. Много чести. — Он посмотрел на часы: — Знаешь, мы еще успеем посмотреть «Зеленую карету», пойдем?..

3

Серебряков молча ходил по каюте, покручивая усы. Грачев следил за ним и тоже молчал. Ему ничего не оставалось делать, как молчать. А может, все-таки высказать командиру все то, что тяжелым грузом лежит на сердце и давит, и давит? Море. Штормы. Качка. Все — к чертям. Петр не станет больше слез лить. Куда ему идти с корабля? Легче ли будет в другом месте? Нет, не легче. Это Петр чувствовал всем своим существом. И все-таки он молча ждал своего приговора. Наконец Серебряков заговорил.

— Я, честно говоря, переживаю за тебя. На берег хочешь? Есть хорошая должность.

Петр вздрогнул. Он глянул Серебрякову в лицо, потом отвел глаза в сторону. Берег… Услышь Петр эти слова в тот день, когда только вернулись из штормового похода, возможно, и не обиделся бы. Но сейчас такое предложение командира нисколько не обрадовало его, а даже больно укололо. Он чувствовал себя на месте рыбака, потерявшего в шторм лодку и снасти, исхлестанного соленой водой и ветрами, но так и не отступившего от моря.

— Берег никуда не денется. — Голос Петра окреп. — Не хочу на берег, товарищ командир.

Серебряков покрутил усы. Под глазами у командира Петр впервые увидел паутинки морщин: тонкие, извилистые. Щеки у Серебрякова вовсе не розовые, как ему казалось, а цвета разбавленного кофе.

— Раздумал? Ну-ну, — только и сказал капитан 2 ранга. Но сказал это с каким-то торжеством, вздохнул легко и свободно, как вздыхает лесоруб после утомительной, изнуренной работы. — Море — оно что дитя капризное. Ты на него, Петр, не дуйся, ни черта оно не смыслит в наших делах, подножку ставит. Тот, кто слаб в коленках, падает. А надо, Петр, глядеть под ноги, ох надо…

Серебряков говорил спокойно, без назидания, как бы советуясь с ним. Это больше всего тронуло Грачева. Он вдруг остро понял, что люди, подобные Серебрякову, связывают себя с морем надолго. Беспокойная, тяжелая моряцкая жизнь. Нет в ней остановок, она течет бурно, как горная речка, вызывая в душе тоску и печаль по родным и близким, когда не на день и не на два уходишь в море. Все, чем жил Петр, какие мысли одолевали его, он никогда не таил в себе.

Серебряков неожиданно спросил о жене:

— Не помирились?

— Развод просит, — вздохнул Петр, насупив брови.

— Душу бы ей промыть соленой водой, — вставил Серебряков. — Значит, не поедешь к ней?

Грачев развел руками:

— Чего мне с ней теперь? Не жизнь это, товарищ командир.

Он ожидал, что Серебряков станет сочувствовать ему, отговаривать, а то и настоит, чтобы поехал улаживать семейные дела, но тот почему-то снова заговорил о море, о том, что предстоит длительный поход.

Петр смотрел на Серебрякова и никак не мог понять, то ли сердит он, то ли его волнует что-то другое, а не он, Грачев. Петра даже злило, что для него у командира не нашлось, как ему казалось, теплых слов. Серебрякову море надо. Штормы надо. Ему не нужен он, молодой лейтенант. «Впрочем, и в Ире есть что-то от отца», — подумал Петр. Его удивляло, как у нее хватило смелости на днях позвонить ему на корабль и спросить, почему он не заходит к ним, может, обиделся. «Нет? Тогда пойдемте в субботу на премьеру флотского театра», — предложила Ира.

Нет, Петр не пошел. Голубев там в почете…

Серебряков закурил. Откуда-то с верхней палубы донесся голос боцмана:

— Куда тебя понесло, салажонок? Назад, а то за борт свалишься!

И вот уже боцман показался у двери каюты. Увидев командира, он попятился назад, но Серебряков позвал его. Коржов вытянул руки по швам.

— Грубишь, боцман! Молодые к романтике тянутся, а ты их попрекаешь? Что случилось?

Коржов доложил. На рее вымпел запутался, а сигнальщик самовольно полез на мачту. Боцман кричит ему назад, а он вверх прет, да еще улыбочки строит.

— А сам зачем зимой полез? — упрекнул Серебряков. — Я же добро не давал?

— Тогда другое дело, товарищ командир. В море были, штормило, а сейчас у стенки стоим, к чему рисковать?

С минуту Серебряков молчал, потом спросил, что это Коржов пришел сегодня на корабль, ведь он разрешил ему с неделю побыть дома с ребенком (жену положили на операцию с аппендицитом).

— Соседка с малышом, а мне надо краски заготовить, — доложил Захар.

— Понял.

У двери боцман задержался:

— Разрешите завтра с утра начинать покраску бортов?..

Когда он ушел, Серебряков довольно сказал:

— На таких вот флот держится. Корабль для них родным домом стал. Они не бегут от моря.

«Камешек в мой огород», — невесело подумал Грачев. Ему хотелось скорее уйти к себе, уединиться. А командир все не отпускал. Все намеками, вроде он, Петр, никудышный лейтенант. А то в счет не берет, что он раньше положенного срока сдал зачеты на самостоятельное управление боевой частью, может стоять вахтенным офицером…

— Вот что, Грачев, — нарушил его мысли командир, — помните, флаг-связист пришел на корабль пьяным?

— Было такое.