В синих квадратах моря

Петра действительно тошнило. „На мостик не пойду, буду здесь“, — решил он. Снял с крючка головные телефоны и включил приемник. Тонкий голос выводил „Волжанку“. К черту, и без нее тошно. Петр изменил настройку. „В небе блещут звезды золотые, ярче звезд очей твоих краса…“ Грачев резко повернул ручку. „Ты любовь не гони, ты любви не стыдись, береги и храни, как наградой, гордись!“ Выключил приемник и приоткрыл дверь рубки. Море гудело. Каскады брызг обрушивались на палубу, она жирно блестела. В белесой дымке растаяли берега. Кругом — иссиня-черная вода. Прозвучали колокола громкого боя — боевая тревога!

Грачев поднялся на мостик и доложил командиру, что боевая часть к бою готова.

К бою готов… Не ради бравады произносятся эти слова и записаны они в Корабельный устав не по прихоти какого-нибудь канцеляриста. Если моряк сказал: к бою готов! — это надо понимать так: он будет держать оружие до тех пор, пока бьется сердце. И если суждено отдать жизнь — не дрогнет!

К бою готов… Это клятва моряка Родине, что не отдаст он на поругание свою землю, защитит ее от врага. Это клятва матери — не опозорит сын ее седин, невесте, которая где-то далеко-далеко бережно хранит в своем девичьем сердце любовь к нему. И если вы услышите — к бою готов! — знайте, эти слова произносят те, кто мерит свою жизнь делами народа, кого не страшат штормы, кто готов грудью своей закрыть амбразуру.

Вахта — это проверка на зрелость. На верность. На мужество.

Выслушав лейтенанта, Серебряков предупредил: связь с флагманом должна быть устойчивой. Он посмотрел на Грачева и не без горечи заметил, что лицо офицера побледнело. А что будет, если на море поднимется шторм? Серебряков боялся, как бы лейтенант опять не „скис“, и этим сам не вынес себе приговор. Он хотел было прямо сказать ему об этом, но в последнюю секунду раздумал.

„Не стану подстегивать, соображай сам, что к чему“, — подумал он.

— На вахте стоят надежные ребята, — после паузы сказал Грачев.

А Серебряков, словно не слыша его, неожиданно спросил о другом:

— Что будем делать с Крыловым?

— С Таней он… Я отдал им свою комнату.

Серебряков вскинул брови: а как же Лена?

Петр заставил себя улыбнуться:

— На гастролях. Замполит ездил к ней. Видно, так надо.

А сам с досадой подумал: „О рапорте — молчок. Интересно, куда меня переведут? Все равно, куда угодно!“

На мостик поднялся руководитель учения адмирал Журавлев. Грачев так и остался стоять у прожектора. Адмирал заговорил с Серебряковым. Петр уловил отрывки фраз:

— Лейтенант уже стоял вахтенным офицером.

— Слышал, слышал. Не мог по мокрой палубе до рубки добраться.

Грачева передернуло. Кто рассказал все это адмиралу? Ну, было такое — растерялся. Что ж, теперь казнить за это? Петр уважал адмирала. Особенно утвердилось это уважение после того, как он узнал историю со штурманом. Приехал тот на корабль три года назад. Жена должна была родить, а жить негде. Пришли они к адмиралу комнату просить. Адмирал спросил его жену, кого она ждет. Молодая женщина смутилась, но тут же ответила: „Сына. Моряком будет!“ Журавлев спросил, где они остановились.

„На Корабельной, у одной хозяйки. Муж у нее в море. Рыбак“.

Адмирал нагнулся к столу, достал ключ от своей квартиры и отдал штурману.

„Располагайтесь как дома. Все равно мои приедут не скоро: жена приболела. Поживу и в каюте“. Штурман стал отказываться, но адмирал настоял на своем.

„Сегодня он хмурый“, — подумал сейчас Петр, наблюдая за адмиралом. Вот адмирал подошел к нему и, надевая кожаные перчатки, спросил:

— Вы, кажется, просились на берег?

— Было такое, — признался Грачев. — А теперь раздумал.

— Ну, а завтра, небось, снова на берег захотите? Да, командиром БЧ рановато вас поставили.

Грачев не выдержал и с присущей ему горячностью стал возражать адмиралу, стараясь подбирать убедительные доводы. Верно, он молодой, безусый лейтенант, без году неделя на корабле, опыта у него „с гулькин нос“. Но разве сам адмирал легко „съел пуд морской соли“? Человек не сразу становится зрелым, не сразу море входит в его сердце.

— Снять с должности проще всего, — закончил Грачев.

Адмирал насмешливо покосился на Серебрякова:

— Ваш голосок, а? Недурственно, лейтенант! Ишь, какую критику на начальство навел. А суть вовсе не в снятии вас с должности. Корень зла в другом. Укрываете вы нарушителей…

— Это неправда.

— К вам пьяным заходил в каюту флаг-связист? Почему скрыли, объясните.

— Не могу, тут личное, — зарделся Грачев.

— Ах, личное? Ладно, не настаиваю…

На палубе у торпедных аппаратов вместе с моряками трудился конструктор Савчук. Длинная стальная сигара блестела, готовая в любое время полететь за борт и взорваться в сумеречных глубинах. В прошлом торпедист, адмирал любил наблюдать за работой моряков. Он подсказывал, давал советы. Вот и сейчас ему захотелось подойти к торпедистам. Легкой пружинистой походкой он направился к трапу.

Грачев обрадовался, что адмирал ушел, почувствовал себя бодрее.

Море — куда ни глянь. Студеное. Мглистое.