«„Чайки не могут жить без моря, но рождаются они все-таки на берегу“. Прав Серебряков. Моряк, как и чайка, только птицы не умеют плакать. А я вчера плакал…»
«Красоту офицерскому мундиру придает красивая душа, а вовсе не блестящие пуговицы».
«Если хочешь узнать человека, сходи с ним в море».
«Слава должна быть скромной».
«Были на братской могиле. Герои, герои. В большом долгу мы перед вами. Цветы — это лишь часть нашей души!»
Скрипнула дверь.
— Грачев, к адмиралу! — сказал старпом. Он даже не заглянул в каюту: куда-то торопился.
«Ты ждал суда, сейчас все услышишь», — подумал Петр.
Он вышел на палубу. Вечерело. Море чуть колыхалось, и не верилось, что оно может быть другим. Хотя Петру теперь все равно. И даже когда он вошел в каюту адмирала, это чувство не покинуло его.
Голубев стоял перед адмиралом стройный, подтянутый. Адмирал отложил в сторону бумаги, спросил его:
— Почему на «Бодром» сорвало антенну?
Голубев пожал плечами, мол, шторм, бывает и похуже.
— Я лично все проверил перед походом.
Адмирал повернулся к Грачеву:
— Так, лейтенант?
Петр осмелел:
— Никак нет. Товарищ Голубев наспех все проверил и сошел на берег.
Голубев уронил на палубу фуражку. Поднял ее. Адмирал вышел из-за стола, строго глянул на флаг-связиста:
— А вы как мне доложили? Все готово, антенна закреплена. Так? Очковтиратель вы, Голубев! У нас, у военных, это больше чем преступление. Кого обманываете?
Совесть свою! Грачев честный. Но вы… Вы мне больше не нужны. Карьеристы мне не нужны. Кстати, вас и Савчук раскусил.
Голубев побагровел:
— Товарищ адмирал, я старался, любое ваше задание выполнял с душой, и я… — голос его дрожал, срывался.
Петру все это было противно, он отвернулся.
— Завышаете оценки по классности, — продолжал комбриг. — Крылов сам пришел ко мне. Эх, вы, флагманский!
Голубев съежился и поплелся к выходу. Адмирал взял на столе рапорт и порвал.
Петр вышел из каюты адмирала окрыленный. «Из вас будет толк, лейтенант!»
— Грачев, вы собираетесь в Дом офицеров? — спросил Леденев с трапа. — С крейсера пришел семафор — сегодня смотровой концерт.
— Ясно, товарищ капитан третьего ранга!..
Ярко горят люстры. Уже прозвенел звонок, и. зрители заполнили зал. Серебряков с женой уселся в третьем ряду. Тут же — адмирал. Вот он глянул на адмирала и тихо спросил:
— Василий Максимович, с вашего корабля тоже есть участники?
— Есть. Кто? Лейтенант Грачев. Чтец.
Концерт начался. На сцене — матросская пляска. Ее сменили вокалисты. Серебряков с нетерпением ждал, когда выйдет Петр. Специально для него он написал новеллу, и теперь ему хотелось услышать ее из уст человека, который так дорог ему. Наконец ведущий объявил:
— Новелла «Мое море». Автор — капитан второго ранга Серебряков. Читает лейтенант Грачев!
Свет в зале погас, горел лишь прожектор, освещая суровое лицо лейтенанта. Голос Петра зазвучал, как туго натянутая струна:
— Море…
Голубые широты на карте. Буйные и колючие ветры, зеленые глубины и белая кипень прибоя, хоженые и нехоженые штормовые дороги.
Море.
Безымянные могилы и погибшие корабли. Легенды о тех, кто в годы войны храбро сражался с врагом за Родину, кто пал в бою, оставив в наследство нам любовь к жизни.
Параллели мужества и бессмертия…
Адмирал наклонился к уху Серебрякова:
— Не знал, что у тебя талант писателя.
Серебряков только покрутил усы. А голос Грачева то лился спокойно, то вдруг гремел так, словно само море ворвалось в зал и забурлило. Он рассказывал о подводной лодке. Сизо-молочная мгла скрывала все окрест. Люди до боли в глазах всматривались в настороженную темноту — враг был совсем рядом. Вахту в первом отсеке нес торпедист старший матрос Михаил Баев. В своем рапорте на имя командира он писал: «Отец дал мне храбрость и мужество. Мать дала мне хладнокровие и выносливость. Презрение к смерти я выработал в себе сам. Я ненавижу фашистов. Если судьба приведет встретиться с ними, рука моя не дрогнет. Я буду уничтожать их беспощадно». Теперь Баев, затаив дыхание, ждал команды произвести торпедный залп. Лодка уже всплыла под перископ. И вдруг где-то за бортом раздался взрыв. И в ту же секунду в отсек хлынула вода. Баев мигом задраил себя в отсеке. По колено в воде, кувалдой и клином Баев забивал отверстие в крышках торпедных аппаратов. Моряк выстоял. Отсек осушили, и лодка всплыла. Командир на виду у всех трижды расцеловал Баева. «Спасибо, матрос! От имени Родины благодарю!».
Место, где совершил подвиг Михаил Баев, не помечено в синих квадратах моря. Не помечены и многие другие места подвигов. Но мы помним о них. Помним потому, что это была жизнь наших отцов, полная риска и благородства. Они любили наше море, умели беречь его. Оно было для них суровой школой, где ковали они свой характер.
— Море — университет мужества и доблести, — торжественно звучал голос Грачева.
В антракте Петра подозвал к себе адмирал Журавлев и, пожимая руку, сказал:
— Душу мне растревожил, а? Верю, любишь море. Не зря за тебя Савчук горой стоял. Приглашаю к себе на чай, будет и Евгений Антонович.
Грачев смутился:
— Спасибо, товарищ адмирал…