В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу

Становится поздно, но мальчик сидит и играет у стены, а старики и молодёжь болтают на дороге. У всех этих людей так много времени, какой-нибудь час или два не играет для них никакой роли. Всё покрылось обильной росой, земля совсем мокрая. Но люди прекрасно переносят здесь также и сырость, они привыкли к этому с детства. А когда они встают и идут, то кажется, словно они из стальной пружины. У всех кавказцев гордая осанка, даже у пастухов и погонщиков волов лёгкая, эластичная походка, и они держатся прямо, откинув плечи назад. Но женщин мало видно, они сидят по большей части у себя дома; магометанский дух коренится здесь ещё до сих пор. Возвратившись домой, мы находим наши кровати покрытыми парой кавказских ковров. Чтобы доставить нам удовольствие, Григорий дал нам новые ковры из лавки. Спать будет довольно жёстко, но кровати пресмешные, а ковры великолепны.

Тут Григорию вдруг приходит в голову, что моей жене надо дать простыню, так как он заметил, что мы не привезли с собою простынь, как это вообще водится. Григорий человек образованный, его коммерческая жизнь развила в нём любовь к чистоте, и он не может видеть кровати без простыни. Чтобы показать ему, как поступают генералы в походе, я заворачиваюсь в ковры и так ложусь, не раздеваясь. И Григорий ничего не имеет против этого, он не считает нужным протестовать против генеральской нечистоплотности; но он летит вниз в свою лавку и отрывает локтя два полотна, которое и преподносит моей жене на простыню. После этого он раскланивается и уходит. С минуту мы раздумываем, как бы нам вынести ковры и вытрясти хорошенько, прежде чем пользоваться ими; но мы отказываемся от этой мысли, боясь обидеть Григория. И вот мы ложимся, отдав себя в руки Божьи.

Вдруг раздаётся стук в окно.

Я выхожу на площадку и нахожу там Корнея. Он пришёл условиться насчёт отъезда на следующее утро. Я беру Корнея за шиворот, и так мы спускаемся бок о бок с лестницы. Когда мы попадаем в полосу света из лавки, то я показываю Корнею на моих часах цифру пять.

Корней настаивает на шести часах.

Тут раздаётся голос, обращающийся к Корнею на его родном языке; я оборачиваюсь и стою лицом к лицу с офицером. Этот проклятый полицейский чиновник всё-таки последовал за нами, как обещал. Он слегка кланяется мне и, обращаясь к Корнею, говорит ему несколько слов с невероятно властным видом. Потом он вынимает свои часы, указывает на цифру пять и говорит:

— В пять часов, так приказал князь. — Затем он указывает на дорогу и говорит, — Ступай! — после чего Корней снимает свою кучерскую шапку и, ковыляя, исчезает в ту же минуту.

Я остаюсь один с офицером.

— Надеюсь, вы нашли сносное помещение, — сказал он. — Я остановился в станционном здании. Искренно сожалею о том, что заранее заказал себе комнату, так как в противном случае вы смогли бы занять её вместе с вашей спутницей. Я не знал, что гостиница будет так переполнена.

— Мы нашли хорошее помещение, — ответил я, пристально глядя на него.

— Хорошо, спокойной ночи! — сказал он и ушёл. Он сдержал своё слово и последовал за нами. Я начал колебаться в своей уверенности. Ведь он действительно мог быть полицейским чиновником, если даже он и хотел вступить со мною в сделку. Судя по тому, что я читал о русских чиновниках, взятка не была неслыханным делом среди них; его намёк на какой-то выход был, быть может, лучшим доказательством того, что он полицейский чиновник. Не очень-то приятно было сознавать, что за тобою следят и следуют по пятам, а потому я решил на следующее утро с Божьей помощью спросить этого человека, сколько он возьмёт за то, чтобы оставить нас в покое. Кто его знает, он мог арестовать нас при самом въезде в Тифлис. Завтра я встану пораньше и пойду к нему на станцию, чтобы откупиться от него и чтобы провести спокойно день.

Так я и лёг в постель, приняв это решение и сознавая свою слабость в глубине своего сердца.

X

Весьма неприятная ночь. Жёсткие доски кровати и безжалостные клопы не давали нам покоя всю ночь напролёт. В половине пятого к нам постучал Корней, а перед тем мы как раз только что забылись наконец тяжёлым сном.

Однако Корней вовсе не собирался поднимать нас в этот ранний час, он и не думал готовить лошадей, он разбудил нас исключительно только для того, чтобы спросить, не можем ли мы отложить наш отъезд до шести часов. Корней был и остался нашим крестом.

Я колебался, дать ли ему по уху или уступить его требованию. Я выбрал среднее, я снова схватил его за шиворот, повёл его вниз с лестницы, вывел на самую дорогу, встряхнул его и приказал немедленно идти за лошадьми. И Корней убежал, но, по-видимому, мой напускной повелительный вид не заставил его содрогнуться до мозга костей.