В схватках с врагом

— Признавайся, — строго сказал Баваров, — это у той, в каракулевой шубке, да?

Карманник покорно опустил глаза…

Сотрудники милиции, пытаясь отыскать потерпевшую и возвратить ей похищенное, несколько раз объявили по радио о том, что найдены деньги. Однако до вечера так никто и не пришел.

Еще раз осмотрели содержимое сумочки. Кроме 150 рублей советских денег, 80 немецких марок и письма в Голландию, в город Арнем, в боковом внутреннем карманчике обнаружили смятую квитанцию об отправке телеграммы в город Нордхаузен (ГДР).

Поскольку хозяйка так и не объявилась, решили ее разыскать по имевшемуся на конверте обратному адресу.

Забрав сумочку, деньги и конверт, лейтенант Баваров выехал по этому адресу. Там его приветливо встретила молодая девушка, которая назвалась Таней Скобченко и в подтверждение предъявила свой паспорт. Адрес ее был записан на конверте правильно, а фамилия искажена: «Скобченько».

Несколько встревоженная приходом сотрудника милиции, Таня рассказала, что живет с родителями, в 1958 году окончила десятилетку, но в институт не прошла по конкурсу и поступила работать на кондитерскую фабрику «Большевик».

— С какого часа вы были на работе сегодня? — спросил ее Баваров.

— Как обычно, с восьми.

— А с работы никуда не отлучались?

— Да что вы, товарищ лейтенант! Как пришла на фабрику, так и не выходила никуда.

Баваров не ожидал такого оборота: привез пропажу, а ее брать не хотят!

— А в ГУМе не были?

— Я в нем, пожалуй, с полгода уже не была.

Почерк Тани, как оказалось, не имел сходства с почерком на неотправленном конверте. Да и писать в Голландию ей было некому.

Дело запутывалось. Одно было ясно — Таня Скобченко не имеет к письму никакого отношения.

Проверка в Центральном адресном бюро не внесла никакой ясности. Во всей Москве была лишь одна Таня Скобченко.

Подождали еще день. Запросили все отделения милиции. Однако потерпевшая не давала о себе знать. Тогда проверили по больницам и моргам — не попала ли в какие-либо дорожные происшествия хозяйка сумочки — женщина в черной каракулевой шубке. Снова безрезультатно. Оставалось заподозрить, что она по каким-то причинам не хочет разыскивать пропавшую сумочку и находившуюся в ней крупную сумму денег.

*

…Оперативный работник Комитета государственной безопасности выслушал Баварова, осмотрел содержимое сумочки и попросил никаких самостоятельных мероприятий по розыску пока не проводить, а в случае появления хозяйки немедленно поставить его в известность. Прокурор дал санкцию на вскрытие письма. Изучение его содержания ясности не прибавило. Письмо было написано по-немецки, размашистым почерком, с большими интервалами между строчками. Татьяна писала какому-то Яну о молодежном фестивале в Москве, но, кроме упоминания двух немецких имен, — ничего конкретного о таком замечательном и интересном событии. Какое-то нескладное, надуманное письмо. Оно лишь усилило подозрения чекистов. Попробовали уловить подстрочный смысл — безуспешно. Тогда решили проверить письмо на возможное наличие тайнописи. После специальной обработки бумаги поперек строчек письма вначале слабо, а затем явственно проступили группы цифр.

Теперь стало понятно, почему хозяйка похищенной в ГУМе сумочки предпочла поступиться немалой суммой денег, лишь бы уйти.

Но как теперь разыскать «потерпевшую»? Кто она? Зацепиться не за что. Баваров и Кадет запомнили лишь каракулевый жакет. Других примет в их памяти не запечатлелось.

Чекисты вновь и вновь исследовали конверт, каждую строчку письма, каждую денежную купюру в надежде найти какую-нибудь зацепку. Все безуспешно. Оставалась последняя нить: адрес на телеграфной квитанции.

Работники государственной безопасности написали своим коллегам в ГДР подробное письмо, в котором изложили существо дела и попросили разыскать в Нордхаузене получателя телеграммы Шмельцера и выяснить, с кем из советских граждан или лиц, временно проживающих в Советском Союзе, он имеет переписку.

Немецкие друзья энергично взялись за розыски. Соблюдая секретность поиска, они в короткий срок выявили в Нордхаузене и окрестностях несколько десятков Шмельцеров, в их числе и Генриха Шмельцера, который поддерживал переписку (правда, крайне редкую) со своей внучатой племянницей Мюллер Инге, проживающей в Москве. Однако точного места службы и московского адреса ее он не знал и переписку вел на Московский почтамт до востребования.

И все-таки это был серьезный сдвиг. Теперь оставалось найти Мюллер Инге через Центральное адресное бюро и установить ее местожительство. Но неожиданно бюро сообщило: Мюллер Инге проживающей в Москве не значится!

Проверили по отделу виз и регистрации иностранцев, где на нее могли быть въездные документы. Мюллер не было и здесь. Оперативные работники КГБ просмотрели все листки прибытия иностранцев за последние несколько лет — возможно, Мюллер становилась на временный учет.

Нашу страну ежегодно посещают тысячи иностранцев. Груды материалов. На листках мелькали «Майер», «Мёллер», «Миллер»… и наконец: