В случае беды

Вот я уже и воспрял духом от перспективы такой поездки. Выше я говорил о новом этапе. Пытался угадать, каким он будет. Да вот же он: поездка вдвоем, Точь-в-точь настоящая супружеская пара.

Слово «пара» кажется мне чудесным. Мы с Иветтой никогда еще не были парой. А теперь, по крайней мере на несколько дней, будем, и персонал отеля станет называть ев «мадам».

— Что с тобой?

— Со мной?

— Да. Ты ведь о чем-то думаешь?

— Ты, кажется, беспокоилась насчет моего здоровья?

— Ну и что?

— Ничего. Просто мне пришло в голову, что приближается Рождество и я, возможно, дам себе передышку.

— Наконец-то!

Вивиана не подозревает, в чем дело, иначе она не вздохнула бы с облегчением: «Наконец-то!»

По дороге во Дворец я должен на минутку забежать к Иветте: надо же сообщить ей великую новость. Я еще не представляю себе, как осуществить свой замысел, но знаю, что осуществлю его.

— Куда поедешь?

— Представления не имею.

— В Сюлли?

— Разумеется нет.

Не понимаю, какое ослепление побудило нас приобрести загородный дом неподалеку от Сюлли. В первый же год я нашел Орлеанский лес унылым и мрачным, а с людьми, у которых на языке только кабаны, собаки да ружья, мне всегда было противно.

— Бокка давно уже предлагает тебе даже в его отсутствие погостить в их ментонском поместье. Говорят, оно уникально.

— Я подумаю.

Вивиана забеспокоилась: я сказал «я», а не «мы» и не спросил ее мнения.

Похоже, я становлюсь безжалостен. Злюсь на себя за это и все-таки не могу удержаться. Мне весело. Больше у меня нет проблем. Мы с Иветтой уедем на каникулы играть в «мсье-мадам». Слово «мадам» взволнует ее. Это пришло мне на ум только сейчас. Здесь, в Париже, когда мы выходим в город, к ней всегда обращаются «мадемуазель». В гостинице в горах или на Ривьере будет по-другому.

— Спешишь?

— Да.

Досадно, что ждать еще три недели. Они кажутся мне вечностью, и к тому же, насколько я себя знаю, я буду опасаться разных надуманных мною самим помех. По-настоящему следовало бы уехать сегодня и сразу, так, чтобы перестать носиться с мыслями о Мазетти и о нашем с женой тошнотворном тет-а-тет. Еще немного — и я, бросив все дела и не предупредив Вивиану, возьму и уеду.

Воображаю, какой у нее будет вид, когда она получит телеграмму из Шамони или Канна!

— Утром ничего не произошло? — словно мимоходом спрашивает она.

Вот-те на! Опять догадалась, и это выводит меня из себя.

— А что могло произойти?

— Не знаю. Ты какой-то необычный.

— Какой же это я?

— Такой, словно изо всех сил пытаешься отогнать мысль о чем-то неприятном.

Я не решаюсь вспылить, потому что тронут. Вероятно, стало бы легче, если бы я сорвался, хотя бы для того, чтобы забыть о Мазетти, но у меня еще достаточно хладнокровия, чтобы предвидеть, что, сорвавшись, будет трудно взять себя в руки.

До чего я могу позволить себе дойти? У меня слишком накипело на сердце, но сегодня я еще не готов к разрыву. Нужно избежать столкновения. К тому же меня ждут во Дворце, в двух разных присутствиях.

— Ты очень наблюдательна, верно?

— Просто я начинаю тебя понимать.

— Ты в этом так уверена?

Вивиана сдержанно улыбается, как человек, никогда не сомневающийся в себе.

— Больше, чем ты думаешь, — роняет она.

Я встаю из-за стола, не дожидаясь, пока она доест десерт.

— Извини.

— Ради Бога.

У дверей я задерживаюсь. Мне тяжело вот так расставаться с ней.

— До скорого!

— Надеюсь, встретимся на коктейле у Габи?

— Рассчитываю там быть.

— Ты это обещал ее мужу.

— Сделаю все от меня зависящее.

Когда я выхожу из дома, у меня появляется желание удостовериться, нет ли поблизости Мазетти. Нет, никого не видно. Жизнь прекрасна. Я шагаю по набережной.

В воздухе кружится белая крупа, но это еще не называется снегом. Чета клошаров под мостом сортирует старую бумагу.

Я уже привык к лестнице. Она такая же или почти такая же, как на Анжуйской набережной: перила из кованого железа, вечно холодящие руку, каменные ступени до второго этажа.

Квартира находится на четвертом. У меня свой ключ. Пользоваться им удовольствие, и все-таки каждый раз я испытываю беспокойство: я не знаю, что меня ждет.

Войдя, я раскрываю рот, чтобы торжествующим голосом сообщить новость:

«Угадай, где мы с тобой проведем Рождество!»

Но появляется Жанина в черном платье, белом фартучке и вышитом чепчике, ни дать ни взять театральная субретка, и подносит палец к губам:

— Тес!

Хотя она улыбается, взгляд у меня вопросительный и встревоженный.

— Ну, что еще стряслось?

— Ничего, — шепчет она, наклоняясь ко мне. — Просто спит без задних ног С нежностью сообщницы она берет меня за руку, подводит к дверям, приоткрывает их, и я различаю в полутьме волосы Иветты на подушке, контуры ее тела под одеялом, высунувшуюся голую ногу Жанина бесшумно поправляет одеяло, возвращается, закрывает двери — Что-нибудь передать?

— Нет. Вечером приду снова.

Глаза у нее посверкивают. Она, без сомнения, думает о вчерашнем, и это ее забавляет; она держится ко мне ближе, чем обычно, касаясь меня грудью.

В передней я осведомляюсь:

— Никто не приходил?

— Нет. Да и кто мог прийти?

Жанина безусловно в курсе: Иветта наверняка описала ей свою жизнь, и я напрасно задал вопрос.