В случае беды

Изучала ли она меня, оценила ли предварительно, как сделала Корина с депутатом от Де-Севр? Не испытывала ли она уже потребности играть более активную роль, чем предназначал ей муж?

Тогда мне эго не приходило в голову. Я был ослеплен, упоен, неспособен поверить, что мои мечты могут осуществиться. Целую неделю я вполне искренне раздумывая, не уйти ли мне из кошоры мэтра Андрие, чтобы избежать слишком жестокого разочарования.

Поездка в Монреаль, куда он отправился в связи с избранием его доктором Копопа саиза университета Лаваля, ускорила события. Вместо предполагаемых трех недель он отсутствовал два месяца из-за подхваченного там бронхита. Я не знал, что молодым он три года провел в горах, как потом его сын,

Вивиана неоднократно просила меня сопровождать ее по вечерам. Мы не только ходили в театр, который она обожала, но однажды ночью даже поужинали вместе в кабаре. Машину она отпустила. И, возвращаясь в такси, я пошел ва-банк и рухнул на нее.

Через двое суток, в выходной день ее горничной, я был на час впущен в спальню. Затем, по возвращении Андрие, нам пришлось встречаться в гостинице, где в первый раз я чуть не сгорел от смущения.

Узнал ли он правду сам? Или Вивиана решилась рассказать мужу о создавшемся положении?

От клиентов я беспощадно требую точных фактов, а вот что касается меня самого, сильно затрудняюсь их остановить. Долгие годы я был потом убежден, что Андрие ничего не знал. Позднее начал в этом сомневаться. А последние несколько, месяцев склоняюсь к противоположному мнению.

Выше я рассуждал об особой печати, которой отмечены некоторые люди. В те времена я ни о чем подобном не думал и, несомненно, высмеял бы того, кто заговорил было со мной о таких вещах. Так вот, если кто-нибудь в мире действительно носил на себе такую печать, это был, разумеется, мэтр Андрие.

В день, выбранный Вивианой для объяснений, я вручил ему просьбу об увольнении, и меня поразила печаль и покорность, с какими он согласился отпустить меня.

– Желаю успеха – вы его заслуживаете, – сказал он протягивая мне длинную ухоженную руку.

Это произошло всего за несколько часов до исповеди. Две долгие недели я ждал известий от Вивианы. Она обещала позвонить мне на улицу Висконти сразу после разговора с мужем. Чемоданы она уложила заранее. Я тоже. Поселиться, пока не подыщем квартиру, мы решили в гостинице на набережной Гранз-Огюстен, и я уже нашел себе место у одного ходатая по делам, он потом плохо кончил.

На другой день я не осмелился позвонить на бульвар Мальзерб и, дав Полине инструкции на случай, если меня позовут к телефону, отправился караулить Вивиану у дома.

Лишь на четвертый день я узнал от отца, слышавшего об этом во Дворце, что у Андрие случился рецидив болезни и он слег. На этот счет у меня теперь тоже иное мнение, чем двадцать лет назад. Сегодня я думаю, что ради женщины, ставшей смыслом его существования, мужчина способен на все-трусость, низость, жестокость, лишь бы удержать ее.

В конце концов нацарапанная наспех записка известила меня:

«Буду в четверг около десяти утра на набережной Гранз-Огюстен».

Вивиана приехала со всем багажом в половине одиннадцатого на такси, хотя Андрие настаивал, чтобы она взяла его лимузин.

Совместная жизнь началась для нас невесело, и первой, открыв в нашем новом быту множество не предвиденных ею радостей, встряхнулась Вивиана.

Она же нашла квартиру на площади Данфер-Рошро я привела мне первого серьезного клиента из числа прежних своих знакомых.

– Вот увидишь, с какой нежностью мы будем вспоминать это жилье попозже, когда ты станешь самым известным адвокатом Парижа.

Андрие настоял на том, чтобы взять на себя вину в бракоразводном процессе. Долгие недели мы о нем ничего не слышали, как вдруг мартовским утром прочли в газетах новость:

«Старшина адвокатского сословия Андрие-жертва несчастного случая в горах».

Рассказывают, что он поехал навестить сына в одном из давосских санаториев. Решив воспользоваться случаем, отправился один на экскурсию в горы и провалился в трещину. Лишь на третий день один из проводников обнаружил тело.

Длинные шелковистые усы, блеклая улыбка, учтивость и такая смерть – во всем этом для меня аромат эпохи.

Понятно ли теперь, почему, говоря о нас с Вивианой как о паре хищников, люди бессознательно задевают самое наше больное место?

Нам нужно было отчаянно прилепиться друг к другу, чтобы не пойти ко дну от угрызений совести и отвращения к себе. Только всепожирающая страсть могла служить нам оправданием, и мы занимались любовью как одержимые. Мы прижимались друг к другу, безотрадно заглядывая в будущее, которому предстояло стать расплатой.

В течение года я видел отца разве что издали, во Дворце, потому что работал по четырнадцать-пятнадцать часов в день, берясь за любые дела и выпрашивая их в ожидании такого, которое позволит мне завоевать себе имя. На улицу Висконти я отправился лишь накануне нашей свадьбы.

– Хотел бы познакомить тебя со своей будущей женой, – сказал я отцу.

Он, конечно, слышал о нашем романе – о нем много говорили во Дворце, но ничего не сказал, только поглядел на меня и спросил: