В общем-то, я не задумывался о противоестественности всего этого. Так, может быть, жалость просыпалась свободного человека к заключенному. И только.
И еще мне ужасно не нравились формулы: клеветал на советскую власть и т. д. А человек (в том случае, когда освободили) приехал из колхоза. И сказал: плохо в этом колхозе. Жрать нечего. И я сам знал, что и в нашем колхозе жрать нечего.
И еще в опыте у меня было то, что арестовывали колхозников в 30-е годы. За что?
Тогда я в лучшем случае допускал несправедливость по отношению к отдельным людям.
Это теперь многие уверяют, что они уже тогда все понимали. Нет, я не понимал. И если и оказывал какое-то сопротивление системе (освобождение), то шел на ощупь. Повинуясь какому-то инстинкту, врожденному, что ли, чувству справедливости».
О том, что Абрамов «способствовал спасению людей», добивался освобождения невиновных, свидетельствуют не только черновые заметки, но и запись, полемическая, в дневнике 16 ноября 1976 года:
«Я никогда не отказывался от службы в контрразведке, хотя это и пыталась кое-какая писательская тля использовать против меня. Мне нечего было стыдиться. Не поверят: а я ведь освобождал».
Другая дневниковая запись (8 мая 1975 года) подтверждает, что на него было заведено «дело». «Там, в деле, были собраны все мои „левые“ высказывания. Например, как, выходя из Дома офицеров вечером в воскресный день, я говорил: „Ну, опять начинаются черные дни“».
Вместе с тем, осмысляя прошлое, Абрамов хотел рассказать и о своих ошибках, о том, что у него был «грех на совести». Он собирался поведать о двух драматических случаях, когда по его вине (пусть даже невольно), по его неопытности и под нажимом начальства арестованные получили больший срок наказания, чем другие. Суть происшедшего конспективно изложена в заметках от 22 января и 31 декабря 1967 года.
Горестные уроки не прошли даром. Расследование по делу брянского партизана Абрамов провел, можно сказать, героически, жертвуя своим положением, рискуя даже жизнью. Это «дело» и должно было стать сюжетной основой задуманной повести. Первоначально писатель даже называл ее «Дело №». Речь шла о гибели партизанского отряда под Брянском. Кто-то в отряде оказался провокатором и выдал отряд немцам. По этому делу был арестован молодой брянский партизан. Единственной уликой были его письма к жене, тоже участнице партизанского отряда, которая осталась в живых. Расследование было начато в Вологде. Дело было на учете в Москве, где ему придавали особое значение. Для завершения следствия дело было передано в Архангельск и поручено Абрамову.
В процессе работы над повестью реальные события, поступки, переживания и сомнения молодого следователя, естественно, могли корректироваться, обрастали новыми деталями и подробностями. В заметках подчас невозможно отделить подлинные события и детали от художественного вымысла.
В первых набросках, сделанных в феврале — марте 1958 года, преобладают заметки, связанные с любовной линией, — увлечение молодого следователя Фаиной, их личные и служебные взаимоотношения. Тогда же писатель перечислял возможных действующих лиц из числа сотрудников контрразведки, намечал некоторые сцены и подробности из быта и нравов контрразведчиков. В те дни он много думал о построении повести, о сюжете, последовательности событий.
Для примера привожу с небольшими сокращениями наиболее подробный сюжетный план, составленный 7 марта 1968 года.
«Сюжет
О Фаине.
О себе.
Вызов к генералу. О генерале. О Васильеве.
Знакомство с делом. Захвачен. Радужные перспективы.
Поездка за город. Портреты сослуживцев. Странное поведение Фаины.
Назавтра — знакомство с делом. Вызов подследственного. Отказ от показаний.
О психологии следователя.
Снова вчитывание в дело. Запросы. Кошкарев.
Снова допрос. Пощечина.
Васильев нажимает. Дело на учете Москвы.
Дежурю вместо Алексеева. В кабинете Васильева и генерала.
Снова допрос. Важно — успех. Было уже освобождение. Это путь к завоеванию Фаины. Я подозревал, что, как она ни хорошо ко мне относится, но чины ей небезразличны. А тут орден и пр.
Снова допрос. Поколеблен.
Вызывает Васильев. Сообщает: везут арестованную жену. Я вынужден сказать о ходе следствия. Васильев угрожает: мхи.
Встреча с женой Григория. Я потерял всякую веру. Из следователя превращаюсь в адвоката.
Как доказать свою правоту? Запрос через Кошкарева в Брянскую область — нельзя. Я иду на риск. Проверяю письма. Ура! Бегу к Васильеву.
Из Брянской области протест. Срочно в Вологду. Задержать.
У Фаины опять прилив внимания. Мои дела в гору.
Арестован шпион.
Надо увидеть Фаину. Новое потрясение.
Исповедь шпиона.
Расставание с Григорием и женой. Смотрю, как они уходят — и все прочь. Опять холод. Стреляюсь?»
Однако замысел повести далеко не сводился к изложению истории расследования запутанного дела. В ходе следствия герой не только распутывал дело, не только выяснял, кто подлинный преступник, он обретал истинные представления о жизни и людях.