В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945

Как-то я слышал, как Давид и Конрад, два коновода нашей роты, проклинали наше берлинское руководство и особенно фюрера в коричневом на своем сильном швабско-баварском диалекте, когда им в очередной раз пришлось покидать теплые квартиры в Сарыголе из-за передислокации войск. Конечно, «швабские приветствия», услышанные от этих двоих, не остались незамеченными, и какой-нибудь тип с сильными национал-социалистическими убеждениями счел бы этот взрыв основанием для доклада о «пораженческих настроениях» или даже приписал бы это к деморализации. Такие проступки наказывались отправкой в штрафные части или еще похуже. Использовалась такая аргументация, что, если позволить подобное злословие, оно породит недовольство и распространит пораженческие настроения в войсках. Наш командир роты, до мозга костей профессиональный офицер, глубоко понимавший жизнь на фронте с точки зрения солдат-окопников, полагал, что если у солдат есть энергия на то, чтобы проклинать свое положение, значит, жизнь в окопах остается нормальной.

Несмотря на то что их «преступное» поведение было результатом прямолинейных и несдержанных характеров, в других отношениях эта пара продолжала проявлять себя как надежные и храбрые парни. Конрад за свои действия, участвуя в моем орудийном расчете в сражении с танками на Мекензиевых Горах, заработал Железный крест. В феврале ему всегда удавалось со своей подводой снабжать нас продуктами и боеприпасами, невзирая на суровые и крайне тяжелые условия, существовавшие на линии «Парпач».

Однажды ночью он приехал к нам на позиции раньше, чем обычно. Когда его спросили о причине такого раннего появления, он дал понять, что, объезжая болото, взял слишком много влево. Он отрицал, что приехал по короткой дороге через русское минное поле, которое было четко отмечено и огорожено маркирующей белой лентой, запрещающей проезд. И тем не менее это была единственная дорога, по которой он мог преодолеть такое расстояние за ограниченный период времени.

Единственно, чем мы могли объяснить успешное пересечение им минного поля, было, что земля над поверхностью мин замерзла или не оттаял лед между нажимными пластинами и детонаторами. В течение всего времени боев на Восточном фронте его, казалось, оберегал личный ангел-хранитель, и этот солдат стал одним из немногих в роте, переживших эту войну.

Снова по ночам наступали заморозки и полная темень. Хотя после разгрузки подводы Конрад настаивал на том, что поедет назад в штаб, я приказал ему остаться с нами до рассвета. Он беспрекословно подчинился и в награду за послушание получил теплый шнапс. Позаботившись о лошадях, укрыв их попонами из старых шерстяных одеял, он, прежде чем вернуться к теплу печки в блиндаже, закрепил телегу на месте, вставив стопор между спицами. Несмотря на ночной винтовочный и пулеметный огонь, когда были видны трассирующие пули, отскакивавшие от препятствий и улетающие по криволинейной траектории в темноту, лошади оставались спокойными. После того как они много месяцев верно прослужили германскому вермахту, эти лошади уже привыкли к ночному шуму фронта. Они лишь слегка переступали в темноте да довольно жевали солому с крыши, которую принес им Конрад. Даже они ощущали последствия излишней растянутости наших транспортных коммуникаций, поскольку все, что мы могли им дать, была грубая солома.

Едва начало светать, Конрад вернулся к лошадям и обнаружил, что их передние копыта вмерзли в глубокую грязь. Пришлось освобождать их, вырубая изо льда с помощью кирки. И солнце уже поднималось позади русских позиций, когда он отъехал, выкрикивая команды своей паре лошадей. Его отъезд был отмечен отдаленным стрекотом пулемета «максим» на передовой, и рядом в землю врезалось несколько пуль. В свете наступившего дня он сделался привлекательной и не очень далекой целью для всегда бодрствующих господ в окопах напротив нас.

На следующий вечер телега Конрада снова прибыла на наши позиции, доставив так нужные нам материалы. Вскоре после приезда он явно вышел из себя, слушая наши жалобы на то, что хлеб пахнет бензином. Нанеся еще большую рану его гордости, я обвинил его в том, что он при погрузке положил хлеб рядом с канистрой солярки.