В снегах

Но они вовсе не дачники, они - работники. У всех есть скот. И бывает голов до десяти. А это уже - великий труд. У всех у них - огороды, картофельники. Опять - труд. А кое у кого - земля. Например, у Лысенко, который живет рядом с Большим Набатовом, в Евлампиевском хуторе. Живут вдвоем с женой. Который уже год зимуют. Сеют, пашут, держат скотину, имея свою технику. В прошлом году купил в Набатове дом известный в округе Коньков, и тоже взял землю. Это - не говоруны, это - хозяева. Разные причины привели их сюда: трудности городской жизни; тяга к земле, к родине; стремление создать свое дело и заработать. Для многих и многих мест, для хуторов погибающих, при развале колхозной жизни эти люди - новая кровь и спасение.

Но вот письмо, которое нынешней зимой направил А. Адининцев, назвав его "Обращением к администраторам всех рангов". Его напечатала районная газета под рубрикой "Крик души".

Это истинный крик, истинная боль: "В хуторе Б-Набатов проживают более 120 жителей... разрушился клуб, закрыта школа и почтовое отделение... не доставляют газеты... магазин работает 2 раза в неделю и продают только хлеб... 2 месяца нет воды, прогнили трубы в водонапорной башне, за водой ходят на Дон или тают снег. 17 декабря погас свет и только 5 января зажегся..."

Прочитал я это письмо, решил ехать. Конечно, не "администратор" я, не начальник и вряд ли чем, кроме сочувствия, помогу. Но края-то родные. Поехал. В районном центре, в Калаче, попросил машину надежную - вездеход, чтобы пробиться в Набатов. До станицы Голубинской - асфальт, а дальше - снега. Нынче сыплет, метет.

В Большой Набатов мы не пробились. Мучились, мучились - и встали. Я вылез из машины и пошел пешком на гору. Дорога - сплошной снежный перемет. А в сторону шагнешь - вовсе по пояс. На гору все же поднялся. Где-то там, впереди, за немногими уже верстами, за двумя холмами, лежал Большой Набатов, в метели, в снежном плену, отрезанный от живого мира. "Да мы перемрем все, и никто не узнает", - вспомнил я слова жителя хутора Большая Голубая. До того и вовсе пятьдесят километров. А тут - почти рядом. Но доберись попробуй.

- Почту в Большой Набатов возить не будем, - сказали мне по телефону из районной почтовой связи. - До Голубинской довезем, а там - как знают...

- Хлеб возим и пока будем возить, - сказали в районной администрации. - Но у райпо за год триста миллионов рублей убытка от доставки хлеба на такие хутора. Новые коммерсанты туда ведь хлеб не повезут, невыгодно.

До Большого Набатова я не добрался. Вернулся в Калач, потом - в Волгоград. Теперь вот думаю, пишу. "Не дайте умереть хутору" - назвал свое обращение "к администраторам всех рангов" А. Адининцев.

Мое обращение не к властям, к хуторянам. К набатовским и малоголубинским, что на Дону, к вихляевским, к павловским, что на Бузулуке. У всех судьба одинаковая: "не дайте умереть".

Если говорить честно и прямо, то вы никому не нужны. И хоть перемрите вы в Большом Набатове, властям спокойнее будет. Вы ведь не стучите касками на площади возле Дома правительства в Москве. Не грозите заморозить города. Не останавливаете поезда и заводы. И уж тем более не захватываете родильные дома, больницы. И потому не к вам спешат высокие "согласительные комиссии" во главе с премьерами да вице-премьерами. И сотни миллиардов рублей, и десятки триллионов рублей, и теперь уже миллиарды долларов пойдут не вам. Хотя вы порою не три месяца, а три года не получаете копеечной зарплаты. И бесплатно порой отдаете мясо, молоко, а потом месяцами и годами выпрашиваете свои рубли. И ваши нужды порою горше шахтерской ли, другой иной. Но вы - крестьяне. В этом вся отгадка и весь ответ. Ваша судьба - крестьянская, она вековечна.

Вот выписка из записок княгини М. К. Тенишевой, 1916 год: "Твердые цены установили только на хлеб и на скот, т. е. на то, что крестьяне производят, а на то, что они покупают, нет твердых цен, и с них дерут за все три шкуры". Как видите, те же проблемы, для деревни - вечные.

Так что же вам делать? На мой взгляд, если честно и коротко - надеяться на себя, только на себя.

Вот хутор Большой Набатов. Колхоз ли, совхоз в нем развалился окончательно. Это вы знаете лучше меня. И теперь, если застрянет в снегах и не пройдет к вам сельповская машина с хлебом, поедет Лысенко на своем тракторе и привезет хлеб. И заболевшего в станицу или покойного на кладбище опять везти ему. Или Адининцеву - на "Ниве". Колхоз рухнул. Но вам - жить. До Москвы далеко. Не приедут оттуда чинить водопровод. Ушел с хутора колхозный управляющий, с которого требовали: "Дай воду... Дай трактор..." Но ведь осталась сельская администрация , глава ее - в станице. И на хуторе должен быть староста ли, атаман. А кого выбрать - "пешку" или хозяина, - зависит от вас.

Когда ехал я в Большой Набатов, завернул в сельскую администрацию, к главе. "Поехали, - говорю, - в Набатов". - "Некогда", - отказался он. Из разговоров с вами узнал я, что даже видите его редко. Значит, такого выбрали. Сейчас не те времена, когда из райкома "кота в мешке" привозят.