В снегах родной чужбины

— До нас тебе нет дела! Да ты кто есть? Шпана, мелочь! И твой пахан — пидор! Трехнули, как есть! Хотя и не должны отчитываться перед каждым говном! Если б мы и откололись после всего, нас любой бы сход оправдал, никто и пальцем не тронул бы. А пахану, клянусь мамой, даром не сойдет, он еще приморится на разборке, — пообещал Казбек.

Влас сидел на табуретке у входа в комнату, старался не злить законников и самому не дергаться. Уж кто-кто, а он лучше других знал цену пахану, немало от него стерпел унижений. Случалось, и ему приходила в голову шальная мысль — слинять в другую «малину». Но удерживала доля в общаке, которую пахан добровольно никогда не отдал бы Власу. А пока ее сколотишь в другой «малине» — годы пройдут. Да и кто возьмет в «малину» с голыми руками? Тех, какие на кармане имелись, хватило б ненадолго. Бухнуть в ресторане пару раз. С таким к фартовым не возникнешь. Отнять у пахана силой тоже не мог. Тот был законником, а Влас — нет. Если б он вздумал поднять руку на пахана, фартовая разборка в тот же день приговорила б его к ожмуренью и размазала бы стопорилу, не пожелав узнать причину.

Добром, по просьбе, пахан никому не отдавал долю. Случилось однажды такое. Потребовал один из кентов свой положняк, пахан ничего не ответил. Но наказал…

В первом же деле оставил его «на хвосте». Милиция поймала. Пока следствие шло, указ об амнистии вышел. Выпустить на волю сразу власти не решились. И сослали на Сахалин — сторожем заповедника, громадного, глухого участка тайги, откуда в одиночку никому сбежать не удавалось. Ни одна дорога и тропинка не вела туда. Простуженная баржа, скрипя шпангоутами, ткнулась в берег ржавым носом. И конвой велел фартовому выходить.

Указав на хлипкую хижину, прилепившуюся к скале, ему сказали:

— Вон твои хоромы отныне! Там живи! Не сможешь — сдохнешь! Зато — на воле, сам себе власть и пахан. Сам себя смотри, ни от кого не ожидая помощи. Ее не будет. А и убежать не сможешь. Зверья тьма. И чтоб на участке порядок держал, как велели. Иначе через три года найдется — кому с тебя спросить…

Бросили хлипкий трап на сырой берег, поторопили покинуть баржу, дав с собой коробку спичек, полмешка соли, пачку сахара, махорку, мешок муки, топор и нож…

Фартовый оставил все это на берегу, не желая принимать подачек от фраеров, и пошел в хижину, уверенный в том, что удастся ему слинять отсюда не дольше, чем через пару дней.

Решил немного передохнуть с дороги. И едва ввалился в избу, как уснул прямо на полу.

Проснулся под вечер от жуткого грохота. Вскочил в ужасе. Глянул в окно и обомлел. На море поднялся шторм. Волны перехлестывали через хижину, норовя смыть ее в море. Трещали стены избенки, стонала крыша, звенели стекла в окне. По спине фартового дрожь побежала. Оглядел избенку. Ни спичек, ни дров, ни курева не осталось от прежних хозяев. Холод, пыль и сырость прижились в каждом углу.

Фартовый выждал паузу, вышел из хатенки, бросился вверх — на сопку, в тайгу. Там темно и холодно. Законник пошел, не разбирая пути. И вдруг треск сучьев услыхал. Вгляделся и вжался в дерево. Навстречу ему пахан тайги — медведь. Хорошо, что ветер от зверя на вора дул. Иначе не сносить бы головы.

Фартовый ползком в избенку воротился. Есть захотел. А пусто. Печка, нетопленная много лет, ощерилась черной пастью. Вот тут-то и вспомнил законник, как оставил на берегу все, что нужно было для жизни. Море смыло, унесло все, что отказался он принять из рук охраны.

Законник не своим голосом взвыл. Все вспомнил. И пахана, и свою долю. И усмешку зловещую. Пахан, конечно, знал, где фартовый. Но решил проучить того и не спешил на выручку. Не зря «в хвосте» оставил.

А фартовый, промучившись неделю в холоде, наломал в тайге сухих веток, трутом разжег огонь в печке. Та, прокоптив избенку дочерна, наконец-то разгорелась, задышала теплом. Фартовый носил сучья, ветки, складывал их про запас — на ночь.

Утром на морском берегу собирал ракушки, варил их в ржавом ведре; ел устриц жадно, одну за другой.

Морская капуста и крабы, мелкая рыбешка и ягоды — все шло в ход, ничем не брезговал. Истинно обрадовался, когда нашел на берегу топор, выброшенный приливом.

Море, поигравшись вволю, словно сжалилось над человеком. И тот, поняв, что случившееся с ним не сон, решил выжить и здесь.

Первым делом он укрепил хатенку, подготовив ее к зиме. Зашпаклевал мхом щели. Выложил крышу ракушником, чтоб не протекала. Подправил двери и порог. Заготовил дрова на зиму, обложив ими избенку со всех сторон под самую крышу.

Море изредка баловало человека. И однажды прилив выбросил на берег пару пустых, но крепких бочек, потом — обрывок рыбацких сетей. А на чердаке избы нашел вор мешок соли. Крупной, серой, слежавшейся в одну глыбу.

Сам себе насолил рыбу на зиму. А с первым снегом и вовсе повезло. Зарубил топором хромого оленя. Потом и куропаток научился ловить. Пек их в печи.