В Содом

– А вы посмотрите, как мы парк убрали! Пойдёмте, покажу.

Пахомов прошёлся по парку и остался доволен. Присел к нехитрой трапезе, плеснул глоток вина и, как всегда в таких случаях, рассказал байку о заснувшем на боевом посту подростке-партизане, которого за это решено было расстрелять. Поручили ему, лучшему другу. Привёл ли он приговор в исполнение, так и оставалось загадкой. Напомнив о суровых традициях отцов, он тут же перескочил на шутку. Что приколы и розыгрыши вселяют в подчинённых больше ужаса, чем разносы, я узнал у него. О них ходили легенды.

Как-то раз, объезжая поля, он увидел в лесопосадке председателя колхоза, секретаря парткома и главного агронома. Парторг, осуществляя руководящую и направляющую роль партии, как раз налил стакан водки, да так с ним и замер. Первый секретарь выдержал паузу и железным голосом отчеканил: «Водку пьёте в разгар уборочной? В такую жару?». Вытащил из окаменевших пальцев парторга стакан, выпил до дна, и сказал: «Красота!».

Второй раз он увидел Вовку, когда тот бегал у кромки поля и взбадривал команду трудных подростков, которую ему поручили тренировать. Вопреки всем правилам, он поставил его вторым секретарём райкома комсомола. Тот, окончив техникум, работал токарем в депо и без высшего образования для райкома не подходил по анкетным данным. Первым секретарём его всё же сделали после моей статейки, хотя он еще не закончил заочно институт.

Потом я ещё не раз писал о нём, и он быстро шагал по карьерной лестнице. А оказавшись в столице-станице, двигал уже меня. Ну, а шутнику-секретарю Пахомову, он при новом капиталистическом режиме соорудил на могиле мемориал из белого мрамора. Грузная, отнюдь не подростковая фигура в военной плащ-палатке за столом, на котором лежит автомат ППШ.

…Подъезжаю к гигантскому П-образному зданию, построенному пленными немцами. До нынешних мегамоллов и шопинг-центров оно было самым большим в городе. Там располагался проектный институт, а рядом – опытное производство. Володя умудрился возглавить этот институт накануне капиталистического переворота, спрыгнув с тонущего партийного корабля. По первому этажу здания шли бутики и рестораны, банк. Сверху – многочисленные офисы. А на территории опытного производства вырос гигантский молл «Променад», единственный в центре города и потому многолюдный.

На проходной меня ждал Вовкин помощник, известный профессор-историк Игорь Велигжанский. По Вовкиному определению, «умный парень, но дурной». В перестройку он стал рьяным демократом и депутатом. После путча его единогласно выбрали председателем областного совета.

– Он – наша совесть, – прочувственно высказалась редактор партийной газеты, которая до этого поливала профессора грязью.

После расстрела Верховного Совета в 1993 году местные советы распустили. В новый законодательный орган он не попал. «Совесть» новой власти только мешала. Профессорская зарплата была копеечной, и Вовка пригрел романтика, разрешив совмещать должность с преподавательской работой.

– Ну, зачем?! – жму я профессорскую руку. – Что я дороги не найду?

– Ты же его знаешь. Положено.

Мы двинулись по длинному коридору, сплошь завешанному картинами местных художников. В искусстве Вова, естественно, не соображал, но в голодные девяностые то ли из человеколюбия, то ли для порядка, за копейки скупал произведения искусства. Нефтяное благополучие многократно вырастило интерес к художествам. Некоторые местные творцы перебрались в столицу, а то и за границу. Картинки, приобретённые закрыть голые стены, стали ценным активом.

«Сиди, сиди», – одернул я встающего из кресла приятеля. Но он подошёл и обнял меня. Это, в многочисленном наборе приветствий, как и встреча на проходной помощником – высшая степень уважения. В зависимости от ранга посетителя, он или оставался неподвижным, или слегка откидывался в кресле, заставляя высказывать дело стоя, либо слегка приподнимался и показывал на стул, либо вставал в полный рост и протягивал руку. Стол пуст. Не держать на нем никаких бумаг его научила партия. Недоброжелатели написали анонимку в райком партии. Мол, на столе первого комсомольского секретаря лежит график менструальных циклов комсомольских активисток. Бывший партизан послал к своему любимцу-выдвиженцу заведующего орготделом. Тот вытащил из-под прозрачного пластика на столе искомый документ, и партизан разыграл воспитательное шоу. «Ты бы ещё в коридоре объявление вывесил. Что мне теперь из-за тебя партию обманывать? Или позору на всю страну набраться? – после фирменной долгой паузы сурово сказал: – Ладно, приму не смываемое пятно на партийную совесть».

Секретарша ставит передо мной зелёный чай и сухофрукты на блюдечке. Я считаю изюминки, их как всегда точно десять. Партия учила порядку. Помню план партконференции, в котором Вова попросил проверить грамматические ошибки. Там был пункт «чай докладчику». Чётко определялись цвет и температура чая, стакан и подстаканник. Его должен был приносить сорокалетний мужчина с усами, в жилетке, с бабочкой. Произойти это должно было на семнадцатой минуте доклада.