В социальных сетях

И Модесту Одинарову стало страшно, он уже не узнавал однокашника и не мог понять, в каком времени находится. И тогда он закричал. Он кричал, пока не проснулся от своего крика. Потом, вытянув руку из-под одеяла, по привычке утопил кнопку будильника и еще долго лежал в постели, глядя в потолок и вспоминая, как год назад хоронил приснившегося ему однокашника. Лил дождь, и в гроб летели крупные капли, стекая по лицу у покойника. Казалось, будто он плакал, а когда поплыл наложенный в морге макияж, пришлось торопливо опустить крышку. Свое имущество однокашник успел пропить, так что, собирая на похороны, пустили шапку по кругу. Круг оказался узким. Он состоял из одного Модеста Одинарова.

Сквозь пыльное окно едва пробивался рассвет, и утро обещало быть как скисшее молоко. Ничего не хотелось, все казалось пустым и никчемным. В такие дни стреляются или напиваются до бесчувствия. Полину Траговец от подобного спасала мать. «Ты не имеешь права думать о себе, – говорила она хорошо поставленным голосом бывшей учительницы. – У тебя на руках престарелая мать». Цепляясь за жизнь, мать по кусочку кромсала дни, отведенные дочери, приспосабливая их к своим. «Не кормит», – пуская слезу, жаловалась она соседям, так что на Полину в подъезде смотрели осуждающе. Годы шли, а жизнь у Полины все не начиналась. Когда-то у нее были женихи, но мать быстро всех отвадила. «Он тебе не пара, – говорила она в далекой Полининой молодости, а потом, когда у дочери появились первые морщины, добавляла: – Потерпи, уже недолго, выскочишь тогда за кого хочешь». И Полина осталась синим чулком. Изо дня в день она ходила на работу, готовила матери ужин и, слушая старческое брюзжание, думала о своем. У каждого есть тайна, и Полина была влюблена в одинокого жильца с верхнего этажа. Встречая его в лифте, она краснела как девочка, отворачивалась к зеркалу, в котором отражалось его строгое лицо с суровыми складками, и молилась, чтобы он с ней заговорил. Она и сама тысячи раз подбирала слова, с которыми обратится к нему, выстраивала их в единственно верной последовательности, делавшей их неотразимыми, как стрелы, но в лифте они вылетали из головы. А Модест Одинаров не обращал на нее внимания. Однажды она увидела его с ноутбуком под мышкой, и это натолкнуло ее на мысль – раз у нее не получается завести знакомство в реальности, значит, можно попробовать начать отношения с Интернета. Разыскав его почтовый адрес, она завела Модесту Одинарову личный аккаунт и включила его в свою интернетовскую группу.

Раз в неделю, в среду или четверг, Модест Одинаров ходил к немолодой кривозубой проститутке. Побыв полчаса, он расплачивался, выкладывая деньги на растрескавшийся комод. Она не знала его имени, он ее. «Точно звери», – спускаясь по лестнице, думал Модест Одинаров. Но такие отношения его устраивали, распрощавшись с молодостью, проститутка брала недорого, к тому же постоянным клиентам делала скидки.

– А у меня вчера отец умер, – как-то сказала она сдавленным голосом.

– Да? – задержался в дверях Одинаров и, не зная, что сказать, стал мять шляпу.

– Бросил он нас, – вздохнула проститутка. – Я тогда под столом проходила, и с тех пор мы не виделись. Помню, с матерью они все время ругались, он заначки от нее делал, она от него гуляла.

Одинаров надел шляпу.

– А на похороны я не пойду, – показала хозяйка свои кривые зубы. – Пусть как жил бобылем, так завтра один и управляется.

За дверью Модест Одинаров сплюнул на половик.

«Хорошо, что не завели детей, – вспоминал он свою короткую семейную жизнь. – До сих пор бы расплачивался».

Хлопнув парадной, он еще раз сплюнул и быстро зашагал по улице.

Женился Модест Одинаров на однокурснице, влюбившись без памяти. В их романе было все: соловьиные ночи, стихи, которые он ей посвящал, уличный фонарь, льнувший к изголовью кровати в дешевой гостинице, были ночи, рассказывать о которых можно целые дни, и дорога к венцу, устланная розами.

«Банальная история, – повторял Модест Одинаров, когда жена ушла к его приятелю. – Сам виноват, зря познакомил».

Приятель работал тренером по теннису и, когда был без ракетки, непрерывно крутил мяч короткими крепкими пальцами.

– Ты мямля, – собирая чемоданы, бросала жена Одинарову, закрывшему голову руками. – И сам об этом знаешь.

– Ты мямля, – подтвердил на другой день приятель, зашедший расставить все по местам. – И об этом все знают.

Он с размаху стукнул мячом об пол, так что тот ударился о потолок, и, задрав голову, ловко поймал его растопыренной ладонью.

– Я мямля, – согласился Модест Одинаров, обводя взглядом разом опустевшую комнату; он только сейчас заметил, что приятель давно ушел.

Он открыл окно на балкон, глядел на сновавших внизу прохожих, загибал пальцы, точно гадая, сколько еще из них знают открывшуюся ему истину, потом убрал разбросанные женой вещи, сменил замки, спустив ключи от прежних в мусоропровод, и переселился на другую планету, где не было ни жен, ни приятелей, ни любви.