В Советском Союзе не было аддерола

Но я знала и то, что рано или поздно это всегда заканчивается. И для меня все упиралось в то, как не терять перспективу, связь с окружающим миром, как помнить о том, что можно вернуться, и научиться возвращаться скорее. Я не «деформировалась», как Мона, не деградировала, не разрушалась. Я просто ходила по кругу. И всегда возвращалась домой.

– Мне очень жаль, Мона, – выдавила я. Она махнула рукой.

– Да ничего. Ничего. Иногда, когда у меня получается, я стараюсь думать обо всем в светлых тонах. Думаю о том, что жить в постоянной борьбе с собой – это, может быть, даже полезно. Не на что отвлекаться, расслабляться. И потом, – она улыбнулась, и ее лицо словно озарилось легким, нежным светом, – есть ведь и обратная сторона. Мания – это же… ну, не знаю, почти сказка, волшебное чувство.

– Говори за себя, подруга, – заметила Эмили, – это у тебя просто никогда не бывает настоящей мании, так, влегкую только, получаешь все самое лучшее без последствий.

– Ну да, – согласилась Мона. – Эмили лучше знает. Но все равно, что-то в этом есть: жить полнее, чем другие. Чувствовать каждую минуту острее остальных, переживать моменты ярче. Как будто все трясутся в автобусе до своей остановки, – снова разгорячилась Мона, – а ты летишь на машине с огромной скоростью. Останавливаешься где хочешь: хочешь – здесь, хочешь – там. Можно и притормозить, и ехать тихонько. А можно вдавить педаль газа… вот я бы так и сделала, Лиза!

– Главное – не вылететь на повороте, – предостерегающе сказала Эмили. Они обменялись взглядами и улыбнулись друг другу.

Так, неожиданно для себя, я подружилась с Моной и Эмили. Инструкции по лечению в клинике предостерегали: проблемы других пациентов – это их проблемы, не пытайтесь им помочь, ваша задача – сосредоточиться на собственном выздоровлении… Но настоящая дружба вспыхивает в момент, неожиданно, бесповоротно, и упрямо растет сама, как дикий сорняк, поливай ты ее или нет. Хотя, конечно, приручить этот дикий сорняк иногда бывает совсем не просто.

– Так странно, но я почти счастлива, – сказала Эмили, когда мы уже засыпали, – жуть как непривычно.

В больнице каждый день казался бесконечным, но все вместе они пролетали незаметно и стремительно, все сильнее и сильнее отгораживая и отделяя нас от внешнего мира. Утром нас будили сестры. Выпив первую порцию таблеток, я возвращалась в комнату и спала до тех пор, пока больше не оставалось сил лежать в постели, прерывая сон время от времени на то, чтобы одеться, увидеть врача, ответить на его вопросы и снова заснуть. Так удавалось скоротать день часов до двух-трех, потом – несколько часов бодрствования, и в семь тридцать уже можно было пойти за вечерними лекарствами, среди которых было и успокоительное. И через минут двадцать кто-то начинал мягко-мягко поглаживать веки и виски, приглашая снова остановить течение времени.

Мона и Эмили спали постоянно. Медсестры окрестили их комнату комнатой «спящих красавиц», потому что эти двое постоянно дремали, прямо в одежде, свернувшись калачиком под одеялами, и кого бы к ним ни подселяли, третья девушка тоже начинала перенимать их привычки.

В то утро я проснулась и, зажмурившись, как обычно, глубоко вздохнула, ожидая, что через пару секунд, как только мое сознание полностью придет ко мне, вместе с ним придет и привычное ощущение тяжести и безысходности. Никто не любит просыпаться, потому что проснуться – означает согласиться на то, что отныне и впредь все то время, что ты будешь в сознании, ты будешь бороться за бессмысленное занятие жить, преодолевая нежное и желанное понимание того, что смерть – лучшее решение.

Я лежала, зажмурившись, ожидая, когда отвращение к жизни, как любимая теплая жилетка, скользнет мне на плечи, а необходимость жить сожмет горло. Но секунда за секундой – этого не происходило. Я лежала в кровати, боясь поверить тому, что это действительно происходит, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть перемену.

– Лиза, – снова заглянула Нэнси, – таблетки, ты последняя уже.

– Да-да, – пробормотала я, – всё, иду.

Я выбралась из кровати и медленно, осторожно пошла по коридору, обходя другие сонные фигуры в пижамах, чтобы ни с кем не столкнуться и ничего не испортить.

Энни вынула из ящичка с моим именем коробки с лекарствами и начала по списку выбрасывать капсулы в пластиковый стакан.

– Как дела? – спросила она.

– Ничего, – ответила я, взяла стаканчик и отошла в сторону. Я по-прежнему чувствовала себя… нормально.

– Лиза, ты должна принять их здесь, у меня на глазах.

– Да, прости, я… задумалась.

Я положила все таблетки на язык сразу, залила водой, проглотила и вернулась в палату. Мона разговаривала со своим врачом в коридоре, а Эмили лежала в постели с книжкой, включив ночник. Верхний свет, как обычно, был выключен. Я забралась под одеяло и закрыла глаза. Но прошло десять минут, двадцать, полчаса, а я все не засыпала. Книга Эмили уже лежала на полу, Мона давно проскользнула в постель, а я всё смотрела в потолок и не хотела спать. Наконец я решительно встала и отправилась завтракать.