В споре со временем

Мама моя почувствовала, что зять вернулся на этот раз домой совсем другим Его как-то ничто дома не радовало, как бывало. Напротив, многое раздражало... Как назло, часы, бой которых был снова остановлен к его приезду, нет-нет да прорывались и ударяли совсем невпопад, как будто лишь затем, чтобы напомнить об обиде, им нанесённой...

Я была в тот период очень занята в институте - проходила сессия заочников. Когда бывала дома, спешила сразу к роялю, не оставляя мысли выступить с концертом. А потому с мужем мы как-то меньше, чем обычно, общались. В основном Александр Исаевич занимался "Кругом", перерабатывал и дорабатывал отдельные главы.

Всё было бы хорошо, если бы меня оставило ощущение, что муж в чём-то неуловимо изменился. Что-то между нами было недоговорено.

Наконец, не выдержала и спросила его об этом...

- В нашем доме совершено предательство,- сказал он.

- Кем? - не веря ушам, воскликнула я.

- Мамой...???

Пока мы здесь в Рязани, он не скажет, в чём оно состоит. Потом, пожалуй, когда мы поедем в Ташкент...

Мама и... предательство?

Открытая душа мамы, её искренность и самоотверженность и... предательство?!

Я сжалась. Покой был потерян. Пыталась готовиться к концерту, но ничего, ничего не выходило. Я была рассредоточена, рассеяна...

Как-то всё же дожили до 17 марта - до нашего отъезда.

На дворе мороз 10°. Вызвали такси, чтобы ехать сразу в лёгкой одежде: на мне белое пальто и соломенная шляпа, на муже - плащ.

В вагоне свободно. Едем в купе вдвоём.

В поезде постепенно отхожу. Муж перебирает взятые им с собой заготовки для "Ракового корпуса".

В три часа дня мы в столице Узбекистана. Гостиница "Ташкент".

Не зря ли он сюда приехал - думает мой муж. Эти сомнения, высказанные мне в первый вечер, не рассеялись у него и на следующий день, когда он уже побывал в онкодиспансере, ходил в белом халате, участвовал в обходе, но всё же чувствовал себя "именитым гостем".

Он лишний раз убедился, что невозможно и нелепо "собирать материал". "Собирать материал" можно только своим горбом и не будучи (хотя бы для окружающих) никаким писателем. Иначе ты безнадежно сторонний наблюдатель, перед которым все притворяются или становятся на цыпочки.

Можно писать только о том, что пережил! - таково крепнущее убеждение Солженицына. Выходит, что Лев Копелев прав?!.

Началось это в горький для меня день 23 марта. За окном лил дождь, то и дело переходящий в ливень.

- Ну, давай поговорим! - наконец, сказал мне муж.

Он посадил меня на одну из двух кроватей, стоявших через узкий проход одна от другой, пристально глядя на меня, стал объяснять, в чем состояло "предательство" моей мамы...

Она слишком откровенно говорила с одной посетительницей о здоровье, вернее, о болезни своего зятя.

Я не поверила.

- Как ты можешь быть в этом уверен? - спросила я.- Кому она сказала?..

Муж назвал мне фамилию.

Я растерялась. Этой женщине - профессору из Ленинграда я склонна была доверять, хотя не знала её лично. Но меня поразила другая мысль.

- Как она могла сказать тебе такое?.. Разве женщины с мужчинами на такие темы говорят?

Муж молчал. Вероятно ждал, чтоб я догадалась... Неужто?..

- Она... влюбилась в тебя?.. Ты с нею близок?..

- Да.

Я почему-то улыбнулась. Учёная женщина-профессор влюбилась в моего мужа...

Но в следующее мгновение слёзы неудержимо полились из глаз...

- Ты помогла мне создать один роман. Разреши, чтобы она помогла мне создать другой! - услышала я.

И он стал объяснять, что я слабенькая, что мне не под силу пешие путешествия. А ему надо побродить по деревням. Она же неприхотливее меня и выносливее физически. А мы с ним будем путешествовать на машине... Ведь он - писатель. К нему нельзя применять обычные мерки.

Рушился наш мир, где я и он были неразделимы. В него вошла женщина. Заняла место в этом только нам двоим принадлежавшем мире!..

Многолетняя вера оказалась иллюзией.

- Я всё понимаю,- вымолвила я наконец.- Мой этап в твоей жизни кончился. Но только позволь мне уйти совсем, уйти из жизни.

- Ты должна жить! - уговаривал меня Александр.- Если ты покончишь с собой - ты погубишь не только себя, ты погубишь и меня и моё творчество...

Он убеждает: ничего страшного не произошло, он любит меня. Его отношение ко мне и к ней - это "две непересекающиеся плоскости". Ко мне одно чувство. К ней - "совсем другое".

Я настолько привыкла безоговорочно верить мужу, жить с сознанием того, что этот человек высок и исключителен, что мне в голову не могло прийти сомнение. Но... как пойти ему навстречу? Как переделать себя? Свои принципы?

Александру казалось, что он так хорошо всё придумал! Если только я соглашусь - всем будет хорошо! И его в то же время не будет мучить совесть. Ведь жена позволила...

Скажи кто-нибудь Солженицыну в те минуты, что его замысел противоречит и морали, и религии, и простой человечности - он не поверил бы и искренне удивился.

Он мучился от сознания, что так хорошо придуманный им план не удаётся. И он приводил всё новые доводы. Он доказывал, что его чувство ко мне станет ещё глубже, что к нему прибавятся ещё благодарность и восхищение, если я пойду на эту жертву.