... В среду на будущей неделе

— А вы скажите… — пролепетал Павлик и запнулся: кто его знает, что же сказать Глыбину в свое оправдание?

— Что говорить?

Павлик молчал, напряженно думая.

— Нечем будет оправдываться.

Павлик вдруг выпалил:

— Да вы к тому времени что-нибудь придумаете!

— Вот как! — изумился Глыбин. — Тебе охота по морю покататься, а я за тебя должен мозгами ворочать. Хитрован ты, как я на тебя погляжу!

— И ничуть не хитрован. Я же для пользы дела.

— Для пользы дела… — задумчиво повторил Глыбин. Он немного помолчал, вздохнул и спросил: — А что я рыбакам скажу? Радиограммы все читали. Будут настаивать.

— Рыбаков я сам уговорю, — сказал Павлик.

Глыбин посмотрел на него внимательно, качнул головой:

— Ну уж ладно… Ладно… Уговаривай.

Павлик хотел уйти, думая, что разговор окончен.

— Погоди, — остановил его Глыбин. — А ты знаешь, сколько времени тебе придется обходиться без мамаши? Думал об этом?

— А чего тут думать? Я не маленький, по два месяца в тайге бывал. Тут хоть людей полно, а там…

— Ишь ты! Людей полно. Взрослые — это тебе не пацаны, быстро наскучат. Ваш брат любит побегать, а тут — палуба: не разгуляешься. Потом ныть начнешь. Самая работа пойдет, а тебе вдруг домой приспичит.

— Не беспокойтесь!

— Я нытья не люблю. Сорвешь нам путину…

— Не сорву! Я вам слово даю.

— А что мне твое слово — так, пустой звук.

— Не сомневайтесь. Я вас очень прошу, очень! Вы увидите, какой я…

— Вот положение, — развел руками Глыбин. — С берега приказ есть…

— А вы пообещайте, что, как только можно будет, отправите…

— От мамаши обещаниями не отделаешься.

— Вы дяде Егору. А он…

— Разве что с ним? — повел бровями Глыбин. — Ладно, попробую. — Он посидел немного в раздумье, усмехнулся и мотнул головой: — Ну и настойчивый ты! Никому еще не удавалось уломать меня, а ты… а вот ты… — Кэп-бриг опять помолчал и добавил уже строгим тоном: — Теперь заруби у себя на носу вот что: поскольку вся ответственность за твою милость легла на меня, ты должен подчиняться мне беспрекословно. Словом, делать все только с моего ведома и согласия. Ясно? И когда бываешь на палубе, не разевай рот. Не ротозейничай! — намекнул он на случай с боцманом. — Можешь шагать.

Павлик не знал — то ли ему радоваться, то ли горевать. Жаль, конечно, маманю… А впрочем, сам же на это шел, когда забирался в спасательную шлюпку. Он даже почувствовал какую-то гордость: один, без помощи дяди не только проник на «Альбатрос», но и будет участвовать в путине. Хорошо, что все так кончилось!

Павлик весело оглядел палубу и наткнулся глазами на прикрытую тентом шлюпку. Вот тебе раз! С этими переживаниями он совсем забыл о заговорщиках! Но теперь у него будет достаточно времени выследить их. Все идет как надо.

«Якоимение»

Вечерело. С наступлением сумерек стало прохладней. Митрофан Ильич дал Павлику свой пиджак, и, запахнувшись в него, мальчик стоял около борта, глядя на вечернее море. Такого заката Павлик еще никогда не видел.

Солнце нырнуло в море, оставив на поверхности веер живых, двигающихся лучей, переливающихся всеми цветами. Водную ширь пересекали черные складки вперемежку с серебристыми бликами. В синих сумерках сонно перекликались чайки. Крики птиц, замирая, как бы торопили темноту. Медленно затягивала она небосвод, гася последние отблески на одинокой далекой тучке.

Где-то там, может быть, под той тучкой, — твердая земля. Так дорога́ вдруг стала она Павлику сейчас, когда вокруг него — шуршащие солоноватые сумерки и вода, вода без конца и края. Недаром дядя Егор говорил: «Если ты настоящий моряк, не можешь, любя море, не мечтать о береге». Но вспомнились и другие его слова: для настоящего моряка стоянка в порту не Что иное, как нудное времяпрепровождение, гнетущее безделье. Сердце, наполненное ветром, рвется на простор!

Задумавшись, Павлик не заметил, как кто-то остановился позади него. Это был Митрофан Ильич. Старый рыбак не хотел мешать, он понимал состояние мальчугана. Однако Павлик скоро почувствовал присутствие человека.

— Помешал? — тихо спросил Митрофан Ильич.

— Нет, что вы!

— О береге затосковал, Павлуша?

— Да… с непривычки. Но я скоро привыкну, вот посмотрите! — добавил Павлик, спохватясь. — Я… Мне… Знаете, мне эта бунация не нравится.

— Чего-чего?

— Бунация, — повторил тихо Павлик и запоздало подумал: «Зря я ляпнул про бунацию. Митрофан Ильич, кажется, этого слова не знает, а рыбак ведь. Игорь, наверно, подшутил надо мной».

Старый рыбак заглянул Павлику в лицо.

— Ты не тушуйся, — добродушно сказал кок. Правильно, есть у нас такое словечко — бунация. И к этой погоде оно впопад. Так почему тебе бунация не по душе? Никакой тебе качки, тихо, приятно…

— В сон клонит, — вяло потянулся Павлик.

— А ты иди и спи.

— Я не то хотел сказать. От этой тишины как-то, знаете… Вот если бы шторм! — вдруг выпалил он.

— Хм. Шторм… Это еще успеется.

— Как успеется? На этом море, говорят, летом шторма не бывает.

— Бывает, — заверил Митрофан Ильич. — Реже, чем зимой или осенью, но бывает.

— Эх, меня бы застал! — мечтательно произнес Павлик.