В СССР инвалидов нет!..

Вскоре приступили к обыску машины. Московский гебешник предупредил жену: «Если везете что-нибудь из антисоветской литературы, отдайте сразу, иначе все равно найдем… двери с машины снимем, а найдем!». И действительно, машину осматривали особенно тщательно: снимали колпаки с колес, отворачивали фары и подфарники, что-то засовывали в бензобак, специальным прибором просвечивали запасное колесо, жестяные банки с автолом и т. д. Обыск длился до половины пятого вечера. В итоге у нас отобрали 252 фотографии моих друзей, знакомых, правозащитников. Не отдали пенсионную книжку («не положено»), а о газете «За коммунизм», в которой была напечатана обо мне статья «Что же вы хотите, Фефёлов?» Глеба сказал: «Зачем она Вам, если Вы ее уже читали? Больше она Вам не понадобится…». Когда обыск был закончен и составлен протокол об изъятых у нас документах, было уже около 5-ти часов вечера. Вся таможня, и даже сам Глеба, вышли нас проводить перед тем, как мы на «Запорожце» переедем советско-венгерскую границу (не вышел только московский гебист): «Вы уж, Валерий Андреевич, напишите нам, как устроитесь на Западе, — а может быть еще и вернетесь!?»

Я не буду останавливаться на том, как мы проезжали Венгрию. Чувствовалось, что это уже другая страна, другой мир. Один раз только встретился нам военный грузовик с советскими солдатами, где-то в районе Дебрецена. Хотелось бы сказать еще только о пограничном пункте на австро-венгерской границе, где нам пришлось ждать еще около 2-х часов, прежде чем нас пропустили в Австрию. Особенно запомнился металлический шлагбаум в диаметре не меньше метра, который нам открыли… И, вот она, Австрия. Только здесь я почувствовал, что уже недосягаем для всяких провокаций, которых невольно ждал на всем пути от Юрьева-Польского…

Уже здесь, на Западе, мне стало известно, что после нашего выезда из СССР в г. Юрьеве-Польском стали распространяться слухи, будто я «погиб в автомобильной катастрофе». Затем стали говорить, что я просто «умер, а жена пошла по миру». Как недавно мне сообщили, меня уже давно там «похоронили». Уже официальные лица не стесняясь распространяют такой слух, будто меня «уже давно нет в живых». Мне хорошо понятно желание властей г. Юрьева-Польского и КГБ меня «похоронить». Почему бы это и не сделать в назидание всем жителям города? Рассказывают же советские пропагандисты, что якобы на Западе люди умирают от нищеты (от голода, холода и т. д.), тогда как СССР — самая счастливая страна в мире.

А вот и еще одна, с одной стороны, очень трагичная весть. В июне 1983 года в психбольницу был помещен мой знакомый, инвалид, Василий Первушин из г. Новосибирска.

Во время следствия над ним, прокурор сказал родным В. Первушина:

«Первушин хороший, но глубоко больной человек, попал под влияние уголовной Инициативной Группы, якобы защищающей права инвалидов. Одного из них мы уже посадили в психбольницу, а другой — сбежал за границу». Интересно, как прокурор г. Новосибирска представил себе инвалида на коляске, пересекающего советскую границу, которая, как утверждает советская пропаганда, «самая надежная в мире!».

Прежде чем закончить эту книгу, мне хотелось бы привести слова моего последнего куратора и «опекуна» Маликова из его «последнего напутственного слова»:

«Не пройдет и года, как вы захотите вернуться, поэтому ведите себя тихо, чтобы оставить тем самым возможность вернуться обратно… Все зависит от меня, какую я вам дам характеристику!»

Что можно ответить на это? Нет, дорогой Пал Палыч, прошло уже более 2-х лет, а у меня все еще свежи в памяти ваши угрозы, обыски и все то, о чем я уже писал выше. Я не хочу идеализировать Запад и говорить хороший он или плохой. Главное, что я чувствую — это то, что я свободен. Ко мне не ходят с обысками и мне не нужно больше прятать и перепрятывать свои рукописи или пишущую машинку. Мне не нужно больше унижаться в официальных учреждениях по тому или иному поводу. Не нужно гадать, — если я куда-то поехал, поймают меня или нет?!. В любое время я могу сесть в свой «фольксваген» и поехать не то что в другой город, но в любую страну, и меня не будут шмонать на границе… И вообще, я чувствую себя здесь человеком и куда более уверенно, чем в Советском Союзе. Ко мне относятся как к равному члену общества, каковым я и являюсь. Только тогда я подумаю о возвращении, когда такие же условия жизни будут созданы для всех моих коллег по несчастью…