В старой Африке

Отправляясь в Конго, Гай, естественно, ожидал встретить много неожиданностей — ведь недаром эту часть командировки Ла Гардиа назвал поездкой в зеленый ад. Но все получилось не так, как он ожидал. Ад он неожиданно нашел в самом себе.

Чем больше Гай вникал в местную жизнь, тем более терялся, пока не понял, что в условиях колониального порабощения поведение одного белого человека не только не может изменить ни общего положения, ни даже судьбу одного черного. Мало того, то немногое, что он мог сделать, даже простая вежливость к слугам, озлобляла белых господ, которые сейчас же вымещали свое раздражение на безответных африканцах.

Особенно его поразил один случай. Проезжая из деревни в деревню, как раз перед посадкой на пароход, машина остановилась у моста, который чинили женщины под надзором двух солдат. Гай увидел, как солдат бьет по лицу стоящую перед ним на коленях беременную женщину. Кровь ручьем текла по ее груди. Солдат, заметив раздраженное лицо неизвестного ему белого, сунул женщине мотыгу в руки и пинками стал гнать ее в общий ряд работавших.

— Не сметь! Не сметь! — Гай выскочил из машины и подбежал к солдату. Тот испуганно вобрал голову в плечи и, со страхом глядя на высокого белого, стал опять кулаком бить женщину по лицу.

— Нет работать, начальник! Нет работать, начальник! — объяснил он Гаю, приняв его за районного администратора и стараясь показать свое усердие. Было очень душно и жарко, у Гая болела голова. Совершенно неожиданно для себя Гай схватил руку солдата, измазав пальцы кровью женщины, и вдруг, не зная как это случилось, ударил его кулаком в лицо. Ударил — и замер от ужаса и стыда. Так и стояли они друг против друга: возбужденные, не понимающие один другого. Потом Гай вытер носовым платком кровь с пальцев и сел в машину. Гастон и Бонелли посмотрели на него с укором.

Корреспондентский билет сковывал действия Гая, он боялся своих белых спутников и кое-как пытался показаться нейтральным наблюдателем. Теперь, сидя на палубе пароходика, он с содроганием вспоминал свой поступок. Ему казалось, что он вступил в ряды колонизаторов. Этого Гай никак от себя не ожидал. Он как бы раздвоился: один, разумный, хотел бежать из ненавистной Африки, другой, добросердечный, хотел остаться с беззащитными людьми, которых он полюбил, хотя и не мог им помочь. Это внутреннее противоречие и стало для него источником мучения.

Африка отравила его, убила всякое желание хотеть что-либо. Он провел языком по опаленным губам и сразу почувствовал горький вкус.

«Я болен, — печально думал Гай, лежа в шезлонге. — Полгода прошло в непрестанном движении. Теперь могу сказать, что видел Африку. Но радости от этого у меня нет; я возмущаюсь собой, протестую. У меня появилось странное заклинание: «Это меня не касается!» Я повторяю его каждый день, каждый час, каждую минуту пребывания на этой земле. Я не хочу оторваться от нее — и тянусь к ней опять и опять, как отравленный вином с ненавистью тянется к бутылке. Африка поймала меня в западню, из которой я не вижу выхода».

Бессильно откинув голову и закрыв глаза, Гай слушал равномерный плеск воды под колесами дряхлого пароходика и однообразный шорох мелкого дождя по тенту. За бортом струилась коричневая горячая вода, как будто бы утлое суденышко плыло по кофейному потоку. Медленно проходили бесчисленные островки плавучих цветов, гниющие ветви, стволы, корневища, что-то скользкое и мерзкое, вероятно трупы животных. Горячий сладковатый смрад, удушливый и назойливый, исходил из воды. Сквозь жиденькую пелену дождя виднелись низкие берега — черный непроходимый лес и враждебная зубчатая стена, кое-где прикрытая низко стелящимися беловатыми разводами испарений.

Не открывая глаз, Гай медленно протянул руку и взял со стола стакан виски со льдом.

— Взгляните-ка, господа. Вот номера парижской газеты L'lntransigeant за 20 июля —17 августа 1934 года. Я случайно нашел их у одного торговца на последней остановке, — заинтересовался и купил. Здесь напечатана статья Марселя Соважа «Секреты французской Экваториальной Африки». Читайте вот здесь, я держу палец. Ну, видите? В 1911 году население этой обширной колонии, занимающей самую середину Черного континента, составляло 12 миллионов человек, в 1921 году — уже 7,5 миллиона, а в 1931-м — лишь 2,5 миллиона. За двадцать лет французского господства исчезло 80 процентов населения! Еще через пару лет здесь не останется ни одного туземца… Сухой термин «депопуляция» приобрел для меня живой и страшный смысл после всего того, что я видел на пути из Сахары до берегов Конго. Обезлюдение… А ведь статьи писал честный человек и французский патриот. В таких случаях говорят: «Коммунистическая пропаганда», но ведь в данном случае пишет враг коммунистов! Разве культурным европейцам тут нечего делать? В чем же дело?

С кроткой улыбкой монах молча ел жареную рыбу. Воцарилось неловкое молчание. Заскрипел шезлонг под полковником Спааком.