В старой Африке

— Я не о боге говорю, а о властях.

Мсье Чонга положил сигару в пепельницу. Строго:

— Вы против властей, мсье?

— Власти приходят и уходят. Что вы будете делать, если бельгийцы уйдут из Конго?

Мсье Чонга не ожидал этого. Мысль эта глубоко поразила его, и мгновение он сидел недвижим. Потом вскочил и заглянул в сад и в комнаты. Они были одни.

— Бельгийцы не уйдут!

— Могут уйти.

— Придут англичане, и концессия будет, и Чонга будет. И рабочие будут, мсье ван Эгмонд! Ничего не изменится!

Он облегченно вздохнул и протянул руку к сигаре.

— А если никого не будет?

— Как никого?

— Если будут только они?

— Кто?

— Ваши рабочие.

Вот такая мысль уж действительно никогда не приходила в голову мсье Чонга, это было яснее ясного: какая гамма чувств отразилась на оплывшем, но очень подвижном лице! Удивление, волнение, страх — и осталось одно, только одно — злоба.

Мсье Чонга перегнулся через стол и одним духом выкрикнул:

— Сержант Эверарт имеет под командой двадцать стражников-жандармов, капитан Адриаанссенс в Банде — двести, полковник ван ден Борг в Стэнливиле — две тысячи солдат, самолеты, пушки, а генерал Слагер в Леопольдвиле — двадцать тысяч и все необходимое современное оружие. Они защищают культуру, которую Бельгия подарила нашему темному народу и которая нужна теперь нам самим: они защищают и себя, и нас, они не дадут в обиду верных королю конголезских патриотов! Мы все как один человек поднимемся на помощь! Сила за нами! То, что вы сказали, невозможно: этого не должно быть и никогда не будет! Никогда!

Он перевел дух и выпалил в лицо Гаю:

— Заметьте себе: золото связывает людей прочнее железа!

Глава 15. Маленькие люди в большом лесу

Типуа — это носилки с креслом. Их обычно тащат на плечах восемь человек, иногда и больше, если над сиденьем сделан навес от солнца. За носильщиками идет смена, на ходу подставляющая свежие плечи взамен уставших, так что европейцу только остается покачиваться, дремать и лениво подгонять палкой нерадивую упряжку. Так типуайеры несут своего господина через горы и леса, по труднодоступным, каменистым кряжам и через темную воду, где притаились крокодилы.

— Вы задержались, а я спешу. Прошу извинить, поезжайте со старшим учетчиком, он знает дорогу.

Плечистый сержант долго ворочался в кресле, потом буркнул: «Эй! Пошел! Ну!» — взмахнул хворостиной, и его двуногие кони тронулись рысью.

— Приветствую! — послышался голос с кресла. Тоненький бледный человек небрежно протянул Гаю узкую, очень белую руку.

— Слышал о вас. Фон Дален.

Гай поразился опрятности его тщательно выглаженного костюмчика и томной изысканности движений. Он изящно опустился в кресло и, не глядя, протянул руку в сторону. Молодой красивый негр подал странно изогнутую трость и шотландскую волынку.

— Не удивляйтесь: я коротаю время только с помощью волынки. Вы любите волынку? Нет? Этот инструмент требует особой настроенности: он чем-то напоминает мне лиричную туманность моей северной родины. О, да, я немного сноб, вы правы.

Его упряжка двинулась, Гай зашагал рядом.

— Совестно ехать на людях? — небрежно цедил граф. — В таком случае вы составили бы обо мне превратное представление и в другом отношении. Вы видели молодого негра, подавшего мне волынку? Он вам даже понравился? О, я польщен, польщен. Я дал ему кличку Гнедой. Ведь он меня возит на себе.

— Но почему лошадиное имя?

— Да потому, чтобы оттенить свое отношение к этим человекоподобным существам.

Гай промычал что-то неопределенное, потому что фон Дален явно рассчитывал на взрыв возмущения, а ван Эгмонд не хотел доставить ему такого удовольствия. Так граф болтал, и изящно покачивался в кресле, и передвигал зонтик из листьев, чтобы защититься от солнца, и играл узкими, странно белыми пальцами, от которых как будто бы исходило сияние. Несколько раз упряжка сильно качнула седока, и негры пугливо съежились, словно ожидая ударов, но граф даже не прикрикнул на них и, надо сказать, этим вызвал к себе некоторую симпатию Гая. Он шел сбоку, наблюдал и думал: «Все эти фокусы: белая кожа, волынка, Гнедой, — все это крик отчаяния человека, вынужденного медленно погружаться в слабоумие: старшина Эверарт — это просто следующая фаза, через десяток лет и граф станет таким же… И он сам знает это…»

Между тем фон Дален передал инструмент Гнедому, взял в руки свою странную трость и стал ждать. Как только упряжка снова резко тряхнула его, он плавным жестом вытянул руку, нацелился и царапнул спины идущих впереди носильщиков— одного, другого, третьего и четвертого… Носильщики прибавили шаг, потом понеслись рысью.

— Не отставайте, господин ван Эгмонд, и не ругайте меня: вы несете должное наказание за свою мягкотелость! — улыбался граф из-под плетеных ветвей навеса.

— Славно действует мое изобретение? Я хочу сделать на него заявку в бельгийское патентное управление. «Инструмент фон Далена для повышения энтузиазма типуайеров!» Звучит не дурно? Посмотрите-ка! Замечаете изгиб? О, я долго экспериментировал, пока нашел удобный угол наклонения!