В старой Африке

Оба перевели дух. Потом Мулай вынул ребенка из грязи, завернул его в папоротниковые листья и подал носильщику.

— В деревне нет люди. Это есть напрасно.

— Люди вернутся и найдут ребенка!

Потянулись томительные часы ожидания. Носильщики сели в грязь и не отрываясь смотрели на умирающую.

— Раздай пищу из неприкосновенного запаса, капрал. Здесь охотиться негде, и патроны надо экономить не меньше, чем пищу. Корми людей!

Молча жевали молочно-мясной порошок. Потом вдруг один сказал что-то, и тихий говор пошел по цепи понуро сгорбившихся людей.

— Что это они?

— Гудугуду нет. Мы есть одни.

Гай прислушался. Действительно, дробь гудугуду, слабо слышавшаяся еще сегодня утром, теперь смолкла. Они оторвались от обжитых мест.

— Он не вернется? Убежал от нас? — шепотом спросил капрала Гай.

— Куда бежать? Одно место — отряд, другое — концессия. Лес — звери. Он вернется.

И они продолжали сидеть в грязи. Женщина стала совсем плоской, труп погрузился в жижу и вскоре совсем исчез.

Наконец вернулся носильщик. Он вынырнул из листвы. Оставалось часа три светлого времени. Быстро вскинули тюки на головы и выстроились.

Капрал с палкой в руках вытянулся около черной дыры в листве и толкал в нее носильщиков одного за другим. Придерживая тюки на голове, те приседали и ныряли куда-то.

— Полезай, бвана, — указал рукой капрал Мулай.

Придерживая руками высокий шлем, Гай нагнулся и нырнул в нестерпимо жаркую вонь, потом невольно опустил руки в грязь и на четвереньках побежал вперед.

Глава 16. Этажи гилеи

Трудно коротко выразить впечатление, которое человек испытывает, войдя вглубь гилей, и еще труднее то, которое получает при выходе. Эти впечатления так сильны, многообразны и противоречивы, что возникающие чувства можно только перечислить. Легче всего это сделать в том порядке, в каком они возникают.

Так что же такое гилея? Ослепительная красавица?! Да. (Первая минута). Подавляющий великолепием дворец?! Безусловно. (Первый день). Дикое нагромождение кричащих красок и вычурных форм?! О, конечно! (Первая неделя). Приторно благоухающий клозет?! К этой мысли человек приходит через месяц. Каторжная тюрьма! Застенок в подвале! Зеленый ад! Ага, наконец-то! Ну, теперь видно, что вы пересекли большой лесной массив под экватором и знаете, о чем говорите.

Вы помните, что спутники Колумба закричали «Земля!» при виде какого-то острова и, сойдя на берег, опустились на колени и поцеловали землю. Перебравшись через Танезруфт, пустыню в пустыне длиной в пятьсот километров, люди при виде первого оазиса также кричат «Земля!» и испытывают желание поцеловать первый зеленый листок. Ну, так знайте же: при выходе из Итурийских трущоб, после пятисот километров пути, вы также испытываете этот взрыв чувств. Стоя спиной к зловещей черной стене леса, от которого до вас еще будут доноситься удушливые испарения, вы в первый раз выпрямитесь во весь рост и будете вдыхать полной грудью здоровый воздух саванны и жадно глядеть вдаль.

Экваториальный лес постоянно в цвету и в плодах. Лист живет два-три года, на дереве одни листья в почках, другие — в разных стадиях развития, третьи — в разных стадиях увядания; тут вечная весна и осень. Лес всегда многоцветен и богат. Верхний этаж — это жилище мелких птиц, которым не страшны орлы. Они окрашены природой под прелестнейшие цветы: куда ни глянь, они стайками носятся меж стволов и лиан. С утра и до вечера здесь неумолчно гремит тысячеголосый радостный хор — кажется, что все кругом не только играет красками и благоухает, но и чирикает, посвистывает, прищелкивает. Огромные бабочки порхают звездными скоплениями: меж стволов плывут и крутятся длинные изумрудные и рубиновые облака. После дождя взовьются первые сверкающие бабочки — и кажется, будто дождь смыл немножко краски с безумно ярких цветов и теперь они плачут разноцветными слезами. А потом солнце заиграет на бесчисленных капельках, птичий хор дружно грянет свою кантату, цветы яростно выбросят запахи, и они повиснут плотной стеной — и тогда экваториальный лес предстанет во всем своем великолепии перед очарованным человеком, который стоит, умиленный, восхищенный, пораженный, и думает: «Не волшебный ли это сон? О, какое счастье жить в этом мире!»