В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945

Йодль. Да, отводит. Нет никаких сомнений в том, что противник начал здесь первое крупное наступление и 13-го, вероятно, его продолжит. Воздушная разведка подтверждает, что его авиация готова и что противник выдвинул вперед свои аэродромы. У него здесь основные силы истребителей, 130 одномоторных и 120 двухмоторных самолетов в районе севернее Аджедабии и еще 100 одномоторных и 40 двухмоторных в районе между Саллумом и Мариной. Радиоперехват показывает, что он приготовился для удара, как это было перед нашим наступлением на Эль-Аламейн, и готов атаковать там. Командующий ВВС в Африке считает также, что в ближайшее время нас ждет наступление англичан в направлении Триполи. Наши силы, в отличие от них, слабы до тех пор, пока основные войска остаются на Сицилии и большая их часть находится в тылу исходной позиции.

Гитлер. Кто говорит, что это исходная позиция?

Йодль. Дуче в своем приказе.

Гитлер. Разговор с рейхсмаршалом не был столь определенным.

Йодль. Роммель в своей телеграмме говорит то же самое.

Гитлер. Что он говорит?

Йодль. Он говорит: «Войска, остающиеся в этом районе… выходят на исходную позицию». Там есть слово «исходная». Ввиду ситуации в целом, это то, на что он рассчитывает. Далее. Вчерашние атаки он отбил, включая атаки с юга, но говорит, что они, несомненно, будут продолжены на этом участке сегодня и что он не в состоянии ввести в бой все свои войска в том случае, если противник будет атаковать и с юга, даже если только малыми силами. Из-за нехватки горючего он не может вести наступление или осуществлять подвижные операции, может только отвести войска на эту позицию. Он должен оставаться там до 15-го, пока снова не обретет подвижность. Поэтому не может сам влезать ни во что. Учитывая положение с горючим, его можно понять. Если бы он был на 100 процентов подвижным, то смог бы пойти обходным путем, что он и хочет сделать, и таким образом ускользнуть от любых охватывающих маневров.

Гитлер. Должен сказать, у него в распоряжении громадная армия и, видимо, хватило горючего, чтобы вернуться сюда с позиций у Аламейна. Они ж не по воде шли. У них всегда практически нет горючего. Если бы они запасы пополняли, а не отступали, то могли бы идти вперед. Нисколько не сомневаюсь. Проще было бы парой дивизий прорываться вперед с боями. В конце концов, все, что нужно, – это танки и немного артиллерии. Они вернулись назад на полторы тысячи километров, захватив с собой домашнюю утварь и все, что попалось под руку. Держу пари, что 50 процентов наших людских потерь имели место во время этого отступления. А это значит, что реальные потери на передовой были, видимо, чрезвычайно низкими.

Бесспорно, плохо то, что нас чересчур впечатлил этот затонувший 4000-тонный транспорт, и плохо, что мы не оказали поддержки нашему первоначальному наступлению. Таково впечатление Кессельринга, и Рамке тоже; последний говорит: «Мы не можем понять, почему мы остановились; англичан полностью выгнали; все, что надо было, – это двигаться вперед и атаковать с фланга». На самом же деле, я думаю, нельзя держать так долго одного человека на таком ответственном посту. Он постепенно теряет самообладание. В тылу другое дело. Там, конечно, можно сохранять спокойствие. Эти люди не в состоянии выдержать нервное напряжение. Действительно, должен быть закон не держать человека на театре военных действий столь долго. В этом нет смысла. Лучше его освободить. Тогда придет кто-то новый, желающий заработать себе лавры и с относительно свежими силами. Поэтому я решил: раз первый прорыв завершился, мы освободим ряд генералов, которые сами-то по себе в полном порядке, – даже фельдмаршалов; просто прикажем им взять на столько-то месяцев отпуск, чтобы они смогли вернуться на фронт, полностью восстановив свои силы. Подумайте, на что это похоже. Ему приходится все время находиться там под страхом окружения с несколькими жалкими частями. Так что неудивительно, если после двух лет или около того он постепенно теряет самообладание и, оказавшись в ситуации, когда надо говорить себе «Я продержусь…», те вещи, которые нам в тылу не кажутся такими уж ужасными, его, наверное, пугают. В прошлом году у нас были случаи, когда люди на передовой теряли мужество из-за жутких погодных условий и про себя думали: «Им в тылу легко говорить; им не надо торчать на холоде в такую погоду». Это тоже верно. И мы не должны постоянно подвергать людей одним и тем же испытаниям. Если я буду держать главный штаб под минометным огнем три недели, то не удивлюсь, что они тоже потеряют самообладание.

За редким исключением, когда генерал не может оставить руководство войсками, потому что это вопрос жизни или смерти, его надо возвращать в запас. В конце концов, невозможно долго командовать средь грохота сражения.