В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945

Но Гитлер мыслил совсем иначе! Для него появление армии Роммеля в Тунисе ознаменовало собой момент для начала осуществления его планов наступательных действий. В захвате Туниса, несомненно, были значительные политические и стратегические преимущества – это самое меньшее, чего мы могли достичь, – и из-за этого он оставался абсолютно слеп к тактическим нуждам, в первую очередь к тому, что потребуется пополнение для сухопутных, воздушных и морских сил, а это невыполнимо. До сих пор не удалось даже внести ясность в систему командования в Тунисе; власть исходила от Гитлера и Муссолини, приказы шли через два высших штаба обороны к Кессельрингу, а затем к командующим немецкой армией, которых теперь было двое, стоявших бок о бок. Несмотря на все свои красивые слова и несмотря на всевозможное давление со стороны ОКВ, Гитлер всегда ставил чувства Муссолини выше военных требований. Когда командная система наконец была создана, главнокомандующий войсками на Юге извлек из этого небольшую выгоду, которая заключалась в том, что отныне оперативный отдел его вновь сформированного штаба, объединявшего все виды вооруженных сил, вошел в состав Верховного командования в Риме. Поэтому выглядело все так, будто после почти трехлетних совместных действий между союзниками наконец установится тесное сотрудничество, по крайней мере на этом уровне; однако вскоре стало ясно, что такому порядку не суждено было долго длиться и что он не привел к взаимному доверию.

Этот хаос послужил для меня поводом спросить у Йодля, нельзя ли мне поехать в Тунис, чтобы на месте получить представление о сложившейся там обстановке, и после многочисленных бесплодных уговоров в конце января – начале февраля я наконец вынудил его согласиться. Добираться надо было через Рим, и это дало возможность впервые встретиться с генерал-полковником Амброзио, который заменил Кавальеро в должности начальника штаба после потери Триполитании. Поездка продолжалась всего десять дней, состоялась она в первой половине февраля и включала посещение не только итальянского главнокомандующего и командующего войсками на Юге, находившихся в Риме, но и обоих немецких командующих в Тунисе и, главное, боевых частей в разных уголках этой страны. Все, что я увидел и услышал, привело меня к выводу, к которому уже пришел фельдмаршал Роммель, а именно: о наступлении не может быть и речи, на повестке дня должен стоять вопрос об эвакуации войск из Северной Африки. На обратном пути я сделал краткую остановку и побеседовал наедине с Кессельрингом в его небольшом кабинете в скромном доме во Фраскати, городке, расположенном высоко над Римом. Я с полной откровенностью сказал ему, что таков мой главный вывод, к которому я пришел в результате поездки. Едва я успел произнести эти слова, как Кессельринг прервал меня предостережением, которое я слышу до сих пор: «У стен есть уши». Нет сомнения, конечно, что Кессельринг имел больше опыта, чем я, чтобы судить обо всем; мои оценки основывались просто на впечатлениях нескольких дней командировки. Если отбросить на время его природный оптимизм, то можно сказать, что он полагался на свой опыт и личные впечатления, накопленные в бесчисленных поездках на линию фронта. Однако ему не удалось убедить меня.