В стенах города. Пять феррарских историй

Она отчетливо помнила каждую деталь той сцены, словно та до сих пор стояла у нее перед глазами. Вот совершенно пустынный проспект Рома в свете полной луны; прихваченный морозом снег, что рассыпан повсюду алмазною пылью; воздух столь ясный и прозрачный, что видно стрелки на часах городской башни — они показывают четыре часа двадцать одну минуту; и, наконец, тела, которые с места, откуда она на них глядела, казались кучей тюков с тряпьем, однако это были человеческие тела, она это сразу поняла. Не отдавая себе отчета в том, что делает, словно зачарованная, она вышла из-под портика городского театра на проезжую часть и направилась прямиком к трупам.

На полдороге, когда тень портика уже не скрывала ее, а до первой кучки трупов оставалось не больше пяти или шести метров, мысль о Пино стрелою пронеслась у нее в голове. Тогда она обернулась — и Пино был там, едва различимый неподвижный силуэт за окном столовой, и смотрел на нее.

Она глядели друг на друга несколько секунд. Он из полумрака комнаты, она с мостовой — не зная, что ей теперь делать.

Наконец она решилась и вошла в дом.

Поднимаясь по винтовой лесенке, она старалась думать о том, что ей следует рассказать. В сущности, не составляло труда придумать какую угодно историю, ведя себя так, чтобы Пино в нее поверил. В сущности, он был ребенком, а она его мамой.

Только в этот раз Пино не позволил ей придумать никакой истории. Когда она вошла в столовую, его там уже не было. Он был в своей комнатке, лежал в кровати, повернувшись лицом к стене и натянув одеяло по самые уши; и судя по тому, как он дышал, можно было решить, что он спит. Что тут думать: конечно, она должна его разбудить! Но если он и вправду спит, а то, что он стоял в окне минуту назад, ей лишь привиделось?

Раздираемая сомнениями, она тихонько прикрыла дверь и, поспешив в свою комнату, бросилась на кровать. Она думала о том, что через несколько часов узнает правду — если не со слов Пино, то по выражению его лица. Но нет. Ни единого слова, ни единого взгляда с его стороны, который позволил бы ей что-то понять. Ни в то утро, ни когда-либо еще.

Но отчего все это, отчего? Если он не спал той ночью, то почему так и не захотел в этом признаться? Боялся? Но кого или чего, скажите на милость? Внешне в их отношениях ничего не изменилось, за тем исключением, что с тех пор у него появилась страсть к подзорной трубе и он проводил дни, наблюдая из окна за тротуаром напротив. Он больше не звал ее, как раньше, наверх, чтобы показать, как мастерски научился разгадывать кроссворды и ребусы.

Тихонько посмеиваясь, он бормотал что-то себе под нос. Может, он лишился рассудка? Не исключено, при его болезни. С другой стороны, как можно было продолжать жить с ним, не рискуя самой мало-помалу сойти с ума?