В степях донских

— Расстрелять! — взвизгнул Лазарев сотнику. — Обоих! А этой старой ведьме всыпать 75 шомполов.

Несколько карателей во главе с сотником бросились выполнять приказ. Отца с братом повели к оврагу, а мать потащили на лавку, под плети.

Смотреть расстрел согнали всех лукичевцев. Когда пришли к оврагу, отец попросил сотника разрешить ему помолиться перед смертью.

Сотник, прищурив глаза, медленно подошел к нему, потом резким броском руки схватил за бороду:

— А-а-а-а... сволочь красная! Бога вспомнил? А ты веришь в него?

Ударом кулака свалил старика, и тот пролежал несколько минут. Подошел старший офицер и приказал поднять его. Потом, подталкивая, подвели обоих к оврагу. Казаки конвоя отошли в сторону. Сухо щелкнули затворы винтовок.

— Прощай, сынок, — положив окровавленную голову на плечо Назара, тихо сказал отец.

— Прощайте, батя.

Услышав разговор, офицер бросился к старику, стал наносить новые удары, приговаривая:

— Не-е-ет... я тебя так не расстреляю. Еще потешусь над тобой.

И вдруг в то время, когда пьяный палач повернулся к брату, отец нанес беляку сильнейший удар кулаком в висок. Несмотря на то что старику шел 75-й год, он обладал редким здоровьем. И, видимо, в ту предсмертную минуту в последний удар вложил всю свою богатырскую силу. Глухо охнув, офицер замертво рухнул на землю.

В это же мгновение разъяренные бандиты бросились с шашками на беззащитные жертвы. Матерясь, рыча, рубили зло, в исступлении.

Жителям, под угрозой расстрела, было запрещено хоронить убитых. Четыре дня они лежали в овраге, пока помещик не приказал закопать трупы. Между прочим, при похоронах отца в его руке обнаружили острый камень, которым он нанес смертельный удар белогвардейцу.

После 75 шомполов мать, полуживая, тоже валялась на площади, и только на вторые сутки соседи украдкой подобрали ее и приютили у себя. Так и пролежала она шесть месяцев на чердаке, у чужих людей, пока не вернулись сыновья с берегов Волги.  

На Царицын

С прибытием в Морозовскую армии Ворошилова и вышедших из окружения наших отрядов эта станция оказалась до предела забитой войсками. Десятки эшелонов запрудили пути, тысячи повозок, тачанок, десятки орудий сгрудились на улицах станицы, заполнили дворы, подъезды, пустыри. Огромный людской поток в 30–40 тысяч человек не замирал ни днем ни ночью, ожидая движения вперед. Прямо на улицах, в укромных уголках, закутках, во дворах, на левадах разместились под бричками или просто на земле целые семьи с домашним скарбом, коровами и другой живностью. В станичной пыли ползали чумазые дети. Страшный ураган войны поднял вихревым порывом этих людей и погнал неведомо куда — через огонь сражений, смерть, невероятные муки.

По ночам всюду горели костры — готовилась пиша. К глубокой ночи шум немного стихал, а с рассветом снова начиналась та же хлопотливая, шумная, полная забот и тревог жизнь прифронтовой станицы.

В Морозовской наши части не получили ни дня, ни часу передышки. С ходу разворачивались и шли занимать оборону на окраинах, ибо белоказаки с остервенением лезли в атаки.

По приказу Ворошилова Морозовский полк занял позиции к северу от железной дороги, за хутором Любимовом. К западу от станции располагался Каменский отряд под командованием Романовского, южнее — Луганский отряд во главе с Локотошем.

Не успели бойцы отрыть себе окопы, как белые перешли в наступление. С высокой крыши элеватора за атакой противника наблюдали Ворошилов и другие командиры. Отсюда, с крыши, просматривался почти весь  фронт. Белоказаки особенно активничали на участке Морозовского полка. Здесь они шли густыми цепями, при поддержке крупных сил конницы. Вот она неожиданно выскочила из оврага и бросилась к черной полосе окопов.

— Прозевал командир, — сокрушенно сказал Ворошилов, — проглядел скопление конницы. С такого расстояния трудно удержать лаву.

И действительно, в мгновение масса всадников захлестнула окопы, начала рубить заметавшихся бойцов. В образовавшийся прорыв хлынули новые сотни конницы. Красногвардейцы бросились к окраине. Вокруг зацокали, запели пули.

Опустив бинокль, Климент Ефремович напряженно следил за полем, где кипел бой. Вот передние уже достигли разбросанных на окраине землянок. Ворошилов резко обернулся к Щаденко:

— Надо помочь морозовцам... Пошли им броневик «Жемчуг».

Стоявший с тыльной стороны элеватора броневик вышел из-за укрытия и двинулся навстречу неприятелю. Заметив его, наступающие бросились в сторону, к железнодорожному мосту. Машина повернула туда, ведя огонь на ходу, отрезая бегущим путь к полотну. Водитель настолько увлекся преследованием, что не заметил, как дорога резко повернула влево, и вскочил на паханое поле. Мотор заглох. Ободренные белоказаки бросились к машине, пытаясь захватить ее. Экипаж открыл огонь с близкой дистанции и отогнал атакующих. Но вот смолк и пулемет — кончились патроны.

— Ну-ка, Ваня, давай попробуем завести мотор, — предложил шоферу находившийся в машине командир эскадрона Волчанский. — Я быстро открою дверцу, ты вываливайся сразу и падай, а там ползком. Если они побегут к нам, бросай все и — к дверце.