Его внимание привлекла небольшая группа вооруженных людей во главе с плечистым военным, остановившаяся у дверей кабинета фон Дитриха. Через несколько минут в дверях показался побледневший фон Дитрих. Последовала команда: «Отвести в Чека» и обезоруженного фон Дитриха вывели из здания.
Сутулясь, в сопровождении конвойных прошел и Омарбеков.
Андрей с облегчением вздохнул.
На рассвете следующего дня, получив документы на имя колчаковского поручика 46-го Исетского полка Николая Топоркова, убитого партизанами в районе Перми, Андрей выехал из Вятки.
В сером полусумраке виднелись смутные очертания домов, опушенные снегом деревья, бывшие купеческие лабазы, церкви. За мостом, на окраине города, лежала снежная равнина, а за ней шли редкие березовые рощи. Потянуло холодком. Началась поземка. Легкие волны снега с шуршанием катились одна за другой, исчезая в утренней полумгле. Монотонно гудели телеграфные провода. Прислушиваясь к их унылому напеву, Фирсов глубже спрятал лицо в башлык.
К вечеру он добрался до передовой линии. Оставив коня на заставе, стал ждать проводника. Предстояла ночь, полная опасностей, ночь, томившая своей неизвестностью. Выдержит ли он тяжелое испытание? Хватит, ли у него сил носить спокойно маску белогвардейца?
Как только на вечернем небе загорелись звезды, Фирсов зашагал в глубь леса вместе с проводником. Подоткнув полы армяка за опояску, крестьянин шел, не торопясь, осторожно обходя бурелом и валежник, торчавший из-под снега. Где-то далеко вспыхивали сигнальные ракеты и, осветив на миг феерическим светом уснувший лес, гасли. С непривычки было тяжело итти. Андрей часто проваливался в снег, запинался за коряги и никак не мог поспеть за идущим впереди крестьянином.
— Умаялся? — смахнув снег с пенька и присаживаясь на него, спросил проводника.
— Жарко…
— Дорожка нелегкая, — сочувственно кивнул проводник и полез за кисетом. — Закуривай.
Озябшие пальцы Фирсова не слушались. Рассыпав табак, он безнадежно махнул рукой, дескать, обойдусь без курева.
Крестьянин произнес добродушно:
— Не привык, должно, к махорке?
— Пожалуй, так, — согласился Андрей и спрятал руки за пазуху.
— На, покури, — сделав вторую цыгарку, проводник протянул ее Фирсову. Андрей зажег спичку.
— А смелый ты, однако, в самую берлогу идешь, — помолчав, начал проводник. — Колчак-то опасный зверюга. Ничего, мы его где рогатиной, где огнем выживем, — заявил крестьянин уверенно. — На каждого зверя надо сноровку знать, правильно ведь?
Андрей кивнул головой.
— У нас, у медвежатников, так: прежде чем обложить зверя, надо знать, куда он головой лежит, чтобы взять было легче. И в военном деле сначала разузнай, а потом бей. Так ведь?
Андрей улыбнулся.
— Правильно. Ты, оказывается, военную тактику назубок выучил.
— Небось, выучишь, когда спалят твою избу, да всю животину прирежут.
Вечером, как только стало темно, Фирсов вышел с крестьянином на тракт.
Было ясно, что белые, откатываясь от Вятки, спешат к Перми и Мотовилихе, которые они укрепили за последние дни.
Длинной лентой тянулись обозы со снаряжением и беженцами. Скрипели полозья чужеземных пушек, которые тянули рослые кони, слышалась ругань офицеров, плач женщин и детей.
Обгоняя обозы, проскакал кавалерийский эскадрон каппелевцев.
— Тягу дают, — радостно, заметил проводник.
На следующий день они вошли в город. Простившись со своим спутником, Фирсов вошел в здание вокзала и вскоре смешался с толпой солдат.
Поезд, в котором находился Андрей, часто останавливался на разъездах, пропуская встречные. Порой из окна вагона было видно, как мелькали платформы с орудиями и зарядными ящиками, затянутые наспех брезентом. Двигались воинские теплушки с солдатами и лошадьми. Однажды ночью, громыхая на стыках рельс, прошел бронепоезд. Колчаковцы начали подтягивать резервы к Перми.
Андрей лежал на верхней полке купе классного вагона и, закинув руки под голову, думал о Христине: «Жива ли?» Ему было известно лишь одно, что в Кочердыке ее сейчас нет. Последнее письмо он получил перед отправкой на Восточный фронт. Девушка писала взволнованно и радостно:
«Милый Андрей! Сегодня я получила в укоме удостоверение члена Коммунистической партии. У меня светло и радостно на душе от мысли, что сейчас я не одинока в борьбе за наше общее счастье. Как жаль, что нет тебя со мной. Я бы рассказала больше! Я жду тебя, мой родной…»
Тревога за судьбу Христины не покидала Андрея и ни фронте. И сейчас, когда он приближался к своим местам, ее образ стоял перед ним неотступно, ласковый и зовущий.