В степях Зауралья. Трилогия

Рослые и загорелые степняки держались отдельными группами, были замкнуты, молчаливы и косо поглядывали на своих командиров.

Казармы охранялись строго. Солдаты, мобилизованные насильно в армию Колчака, хорошо помнили карательную экспедицию полковника Разделишина, который после расправы с усть-уйской беднотой обрушил кровавый террор на поселки переселенцев. Свежи в памяти дым пожарищ, порка отцов и матерей, угон скота и его распродажа.

Восемнадцать тысяч расстрелянных и утопленных в Тоболе повстанцев — таков итог кустанайской трагедии, такова цена авантюры анархиста Жиляева, возглавлявшего в то время партизанское движение в уезде.

Андрею удалось проникнуть в казармы полка под видом раненого солдата, возвращавшегося из полевого госпиталя в село Федоровку.

— Земляков бы повидать, — заявил он дежурному офицеру и подтянул к себе висевшую на лямке руку.

После утомительной маршировки солдаты группами сидели на нарах и, обжигаясь, пили из жестяных кружек чай.

Нащупав в боковом кармане удостоверение, выданное подпольным комитетом на имя солдата Василия Клименко, Андрей не торопясь стал пробираться узким проходом между нар.

— Эй, служба, что здесь ходишь? — обратился к нему сидевший на нижних нарах солдат.

— Сказал бы словечко, да волк недалечко, — ответил поговоркой Андрей и оглянулся.

— У нас волков нет. Садись чай пить с нами, — приветливо заговорили солдаты, уступая пришельцу место.

— А теперь, братцы, как говорил мой дед, кашу кушайте, сказку слушайте, к присказке прислушивайтесь да на ус мотайте, умом-разумом смекайте, — начал Андрей и еще раз посмотрел по сторонам.

— Складно получается, — оживленно заметил кто-то. Со второго яруса свесилось несколько любопытных голов.

— Ездил я недавно в Омск. Вышел из вагона на разъезде. Смотрю, целый эшелон мертвяков на путях стоит. Спрашиваю: что за люди? «Солдаты, от тифа померли. Хоронить некому». Вот, думаю, забота о нашем брате. Даже в земле места нет. А в Омске господа офицеры пируют.

— Будет и им похмелье, — сумрачно отозвались с верхних нар.

— Погоди, не мешай, — прервал товарища сидевший рядом с Андреем солдат. — Рассказывай, служба, дальше!

— Хорошо. Хожу по улицам Омска, смотрю, разные господа с дамочками на рысаках катаются: им и война нипочем.

— Факт, — стукнул кружкой о нары немолодой солдат.

— Мы вот воюем, а они пируют. Им — пышки, а нам — шишки. Так я говорю?

Андрей вел беседу осторожно, изучая настроение солдат. Рассказал о переходе отдельных частей на сторону Красной Армии, о партизанском движении в тылу, о деятельности Урало-Сибирского бюро РКП(б) и той огромной помощи, которую оказывают партизанам рабочие горного Урала.

— Через караульный пост можно не ходить, — провожая его, сказал немолодой солдат. — В заборе есть проход. Сейчас покажу, — он провел Фирсова через казарменный двор, отодвинул одну из досок забора.

— Доска держится на одном верхнем гвоздике, — устанавливая ее на прежнее место, сказал солдат. — Приходите завтра вечером. Я позову ребят из соседней роты. У нас народ надежный, не подведем, да и командир, капитан Ничипуренко, не особенно дружит с полковым начальством.

С капитаном Ничипуренко Андрею пришлось столкнуться неожиданно.

Как-то раз, закончив очередную беседу с солдатами, он направился к выходу и был остановлен высоким, сутулым офицером, обходившим казарму.

— Кто такой?

Фирсов вынул удостоверение.

— Нечего тут шляться ночью. Если надо кого видеть, приходи днем, — пробурчал в усы офицер и повернулся к Фирсову спиной.

Капитан царской армии Ничипуренко был старый армейский служака из неудачников, тянувших лямку, как необходимость. Когда-то он держал экзамен в военную академию и провалился. Незлобивый по натуре, он ушел в себя, смирился с незавидным положением в полку и свободное от занятий время уделял шахматам, в иные дни напивался.

В роте создалось уже крепкое ядро большевистски настроенных солдат. Прокламации и воззвания Урало-Сибирского бюро РКП(б) и Челябинского подпольного комитета появились и в других подразделениях.

Полковое начальство встревожилось. Охрана казарм была усилена. Ничипуренко перевели в хозяйственную команду, и на его место был назначен поручик Нестеренко. Выходец из кулацкой семьи с Поволжья, он жестоко расправлялся с революционно настроенными солдатами, мстил за отца, имущество которого было конфисковано красными. Небольшого роста, круглый, как шар, Нестеренко, казалось, был наполнен гнилой водой; стоит проткнуть, как мутная жидкость хлынет из него, как из бочки, отравляя воздух зловонием.

Первая стычка Нестеренко с солдатами произошла во время учения во дворе казармы. Башкир-солдат, сделав неумелый выпад со штыком, поскользнулся на талом снегу и упал.

Взбешенный Нестеренко дал солдату пинка и заорал:

— Скотина! Владеть штыком не умеешь!

Башкир с трудом поднялся с земли и, ощупав ушибленное колено, стоял с низко опущенной головой.

— Начинай сначала!

— Не могу, нога болит…

Резкий удар в лицо заставил солдата пошатнуться. В тот же миг он взметнул штык на офицера.

— Собака! Кишки пускам! — побледнев, башкир двинулся на Нестеренко.