В стороне от больших дорог

Я решил попробовать. Достал две пленки. В качестве «синечувствительной» взял просто позитивную пленку. В качестве «красночувствительной», взял появившуюся тогда инфракрасную, по-моему она так называлась. Подобрал аппарат, который пропускал по каналу две сложенные пленки, сложил их вместе и зарядил в кассету. Снял цветной рисунок наших растений. Проявил и отпечатал в кинолаборатории обычным способом. Потом у себя дома отверировал оба позитива в обычном бачке для проявки пленки. Один в красный, другой — в синий цвет. Монтажница мне их аккуратно склеила, наложив один на другой. Проверили на проекторе. Проходит. Каростин поставил этот «шедевр» в самом конце картины и поехал в Москву. Говорил, что при просмотре, когда после черно-белых кадров, вдруг вспыхнули яркие краски букета цветов, все ахнули. Захудалый Новосибирск, военное время, вдали от Москвы и — «цветное кино»! Такой вот был фокус.

Вскоре после войны появилась новая система цветного кино — «трехцветка», гораздо более простая и более совершенная в смысле цветопередачи.

Закончить описание моих творческих деяний на Сибтехфильме хочу рассказом о моей, так сказать, «режиссерской пробе пера».

Дело в том, что большие простои между картинами и обилие на складе остатков пленки, толкнуло меня на попытки сделать небольшие самостоятельные работы.

Я снял три стометровые картинки. Две из них были шаржами на учебные фильмы и высмеивали тогдашнюю продукцию студии.

Третья юмореска была посвящена жизни самой студии. Летом жизнь студии протекала, в основном, во дворе. Я становился со своим аппаратом где-нибудь в уголке двора и, с помощью длиннофокусного объектива, незаметно от людей снимал разные сценки.

Все три картинки я показывал на студии. Смотрели с удовольствием, много смеялись.

Картинки, конечно, были просто шутками, но, тем не менее, именно с них начался мой постепенный переход к режиссуре.

Война шла к концу. Я стал задумываться о возвращении в Ленинград, хотя Мордухович очень уговаривал меня остаться у него. Однако об отказе от возвращения домой, в родной город, не могло быть и речи. Но было одно юридическое препятствие. Чтобы получить билет в Ленинград, надо было прежде получить в Новосибирске пропуск, а он давался только тем, кто предъявит справку, присланную из Ленинграда, что у него там сохранилась его бывшая жилплощадь. Таковой у нас тогда не было.

Я решил побывать в Ленинграде, чтобы разведать ситуацию на месте. Это был апрель 1945 года.

Я добился командировки в Москву, уже не помню с какой целью. Приехав в Москву, тут же отправился на вокзал и немедленно уехал в Ленинград. Для одинокого командировочного это было возможно. Явился на студию. Встретили прекрасно. Окружили, расспрашивали, звали поскорей возвращаться совсем. Но с жильем никто помочь не мог. Это была проблема. Город был сильно разрушен. Тем не менее, по договоренности с дирекцией Лентехфильма, меня оформили в штат, как вернувшегося на прежнее место работы. С тем, чтобы в Новосибирске я задним числом оформил увольнение по собственному желанию. Вернулся в Новосибирск. Мордухович был возмущен и обижен тем, что, к которому он так хорошо относился и надеялся оставить у себя, поступил так коварно и уходит, но отпустил. Уход был оформлен. Нужен был пропуск. Надя была беременна. Подходило время родов. Надо было срочно что-то придумать. И я придумал. Я стал часто заходить в Новосибирский Горсовет, где сидели молодые женщины. Болтал, шутил с ними. Понемногу вошел в доверие. Пообещал сделать хорошие фотографии. Их это обрадовало. Фотографии понравились и, в результате, пропуск был у меня на руках. В него были внесены — я, моя жена Надя, дочь Жанна и сын Михаил, который еще не родился.

1 июня Надя родила сына, строго по записи в пропуске. Месяц ушел на сборы и где-то в конце июня мы выехали в Ленинград.

Добирались несколько дней. Вагон холодный, разбитый. Ребенку 1 месяц. По ночам Надя стирала в туалете пленки, а я сушил их, держа в руках за открытым окошком коридора. Намучились. Но, наконец, добрались.

Своего жилья не было, но было родственники. Поехали к тете Зине, которая жила на Пантелеймоновской улице (теперь Пестеля) в огромной коммунальной квартире. Вскоре сюда же приехала из эвакуации сестра тети Зины с дочерью и двумя внуками, а потом еще двое родственников, не имеющих «пока» в Ленинграде своей жилплощади. Так что вскоре нас оказалось одиннадцать человек на 20 метрах площади. Пришедшие домой поздно добирались до своего угла, перешагивая через лежащих на полу.